большей опасности. Я прошу верить мне, потому что сильно рискую, просто

разговаривая с тобой.

К моему огромному изумлению, он придвинулся ко мне еще ближе и коснулся

моих волос так нежно, словно я была маленькой девочкой.

– Держись подальше от этого шахматного турнира. Никому не доверяй. На

твоей стороне могущественные друзья, но ты не понимаешь, в какую игру

играешь…

– Какая сторона? – сказала я. – Не играю я ни в какую игру!

– Нет, играешь, – ответил он, глядя на меня как-то странно, словно

хотел обнять и не решался. – Ты играешь в шахматы. Но не беспокойся, я

мастер этой игры. И я на твоей стороне.

Он двинулся к двери. Я последовала за ним, словно в каком-то дурмане.

Когда мы дошли до двери, Соларин прижался спиной к стене и прислушался,

словно ожидая, что кто-нибудь ворвется внутрь. Затем он взглянул на меня. Я

растерянно стояла рядом с ним.

Он сунул руку за пазуху и кивнул мне, чтобы я шла первой. За пазухой у

него я заметила холодный блеск пистолетной рукоятки. Проглотив тугой ком в

горле, я опрометью выскочила за дверь.

Зимний свет струился сквозь стеклянные стены фойе. Я быстрым шагом

пошла к выходу, кутаясь в пальто, пересекла широкую обледенелую площадь и

заспешила по ступеням к Ист-Ривер. В лицо мне дул противный колючий ветер.

Преодолев половину пути, я остановилась перед воротами, сообразив, что

забыла свой портфель за скамьей в комнате для медитаций. В нем были не

только библиотечные книги, но и записи о событиях последних дней.

Великолепно! Вот здорово, если Соларин найдет эти бумаги и сделает

вывод, что я исследовала его прошлое гораздо более детально, чем он мог

предполагать! И он будет абсолютно прав. Обозвав себя идиоткой, я

повернулась на сломанном каблуке и отправилась обратно.

Я вошла в вестибюль. Дежурный был занят с посетителем. Охранника нигде

не было видно. Я уверяла себя, что бояться глупо. Внутреннее фойе было

безлюдным и просматривалось вплоть до винтовой лестницы в глубине. Ни одного

человека вокруг не наблюдалось.

Я взяла себя в руки и отважно пересекла фойе, оглянувшись только

однажды – когда добралась до витража Шагала. Дойдя до комнаты для медитаций,

я толкнула дверь и заглянула внутрь.

Потребовалась секунда, чтобы мои глаза привыкли к освещению, но даже с

того места, где я стояла, было видно, что с момента моего ухода обстановка в

комнате изменилась. Соларина не было. Как не было и моего портфеля. На

каменной плите лежало тело. Я стояла у двери, и меня тошнило от страха.

Длинное, распростертое тело на плите было одето в униформу шофера. Кровь у

меня в жилах застыла. В ушах стоял звон. Сделав вдох, я вошла в комнату, и

дверь за мной захлопнулась. Я подошла к плите и посмотрела на бледное,

застывшее лицо, освещенное пятнами света. Это был Сол. Он был мертв. От

ужаса у меня внутри все сжалось. Никогда раньше я не видела мертвецов, даже

на похоронах. Я едва не расплакалась. Но прежде чем из глаз у меня брызнули

слезы, мне стало не до скорби. Сол не сам забрался на плиту и перестал

дышать. Кто-то положил его туда, и этот кто-то был в комнате в течение

последних пяти минут.

Я бросилась в фойе. Дежурный все еще что-то объяснял посетителю.

Сначала я хотела все рассказать, но затем решила этого не делать. Мне будет

нелегко объяснить, как убитому шоферу моих друзей довелось здесь очутиться и

при каких обстоятельствах я обнаружила труп. Не менее трудно было бы

объяснить и совпадение, вследствие которого я вчера оказалась поблизости,

когда другой человек умер столь же загадочной смертью. Причем была я там

вместе с подругой, шофер которой лежит сейчас мертвый в комнате для