потемках. В центре комнаты была каменная плита, длинная и узкая, как гроб.

Поверхность камня была расчерчена тонкими лучиками света. В комнате было

тихо, прохладно и пусто. Мои зрачки расширились, адаптируясь к темноте.

Я села на одну из маленьких скамеечек. Она заскрипела. Задвинув

портфель за скамейку, я стала рассматривать каменную плиту. Подвешенная в

воздухе, словно монолит, плывущий в открытом космосе, она таинственно

подрагивала. Почему-то это зрелище успокаивало, даже завораживало.

Дверь позади меня беззвучно открылась, впустив полосу света, и

закрылась вновь. Я начала поворачиваться, словно в замедленной съемке.

– Не кричи, – прошептал сзади чей-то голос. – Я не причиню тебе вреда,

но ты должна молчать.

Сердце бешено забилось в груди: этот голос был мне знаком. Я вскочила

на ноги и повернулась спиной к плите.

Передо мной в тусклом свете стоял Соларин, в его зеленых глазах

отражались лучики света, освещавшие каменную плиту. От резкого движения у

меня отлила кровь от головы, и я ухватилась за плиту, чтобы удержаться на

ногах. Соларин держался совершенно невозмутимо. Он был одет в те же серые

брюки, что и днем раньше, но теперь на нем был темный кожаный пиджак, из-за

которого его кожа казалась еще более бледной, чем она мне запомнилась.

– Садись, – тихо сказал он. – Рядом со мной. У меня есть только одна

минута.

Ноги отказывались меня держать, и я молча подчинилась.

– Вчера я пытался тебя предупредить, но ты не послушалась. Теперь ты

знаешь, что я говорил правду. Тебе и Лили Рэд нельзя бывать на турнире, если

вы не хотите разделить судьбу Фиске.

– Невозможно поверить, что это было самоубийство, – прошептала я в

ответ.

– Не будь дурочкой. Ему свернули шею, и сделали это весьма

профессионально. Я последний, кто видел Фиске живым. Он был вполне здоров.

Две минуты спустя – мертв. И в газетах не писали, что…

– Если только вы не убили его, – перебила я. Соларин рассмеялся.

Ослепительная улыбка совершенно преобразила его лицо.

Он придвинулся ближе и положил мне руки на плечи. Я почувствовала, как

от его пальцев по моему телу растекается тепло.

– Если нас увидят вместе, мне не поздоровится, поэтому, пожалуйста,

выслушай то, что я должен тебе сказать. Я не стрелял по машине твоей

подруги. Однако в исчезновении ее шофера нет ничего случайного.

Я глядела на него в изумлении. Мы с Лили договорились никому ничего не

говорить. Откуда он об этом знал, если сам не делал это?

– Вы знаете, что случилось с Солом? Знаете, кто все-таки стрелял?

Соларин посмотрел на меня, но промолчал. Его руки оставались на моих

плечах. Теперь они напряглись, словно он старательно отдавал мне тепло.

Снова ослепительная улыбка. Когда он улыбался, он был похож на мальчишку.

– Они были правы относительно тебя, – тихо сказал он. – Ты одна такая.

– Кто был прав? Вы что-то знаете, но не говорите мне, – резко сказала

я. – Вы предостерегаете меня, но не говорите, чего я должна бояться. Вы

знаете предсказательницу?

Соларин неожиданно убрал руки с моих плеч, и лицо его снова стало

бесстрастным, как маска. Я понимала, что испытываю судьбу, но остановиться

уже не могла.

– Вы все знаете, – сказала я. – А кто был человек на велосипеде? Вы

должны были его видеть, раз шли за мной. Почему вы преследуете меня,

предостерегаете, но ничего не хотите объяснить? Что вам нужно? При чем здесь

я?

Я остановилась, чтобы перевести дыхание. Соларин пристально смотрел на

меня.

– Я не знаю, как много могу рассказать тебе, – мягко и ласково произнес

он, и впервые я уловила легкий славянский акцент в его безупречном

английском произношении. – Что бы я ни рассказал, это подвергнет тебя еще