Вся стена у моей кровати была заклеена напоминаниями моего собственного сочинения: «Доброй ночи», «Спи крепко» и «Сладких снов, солнышко». На зеркале висели: «Да ты выросла, милая» и «Этот кривоватый передний зуб придаёт тебе шарма, дорогая». Я пыталась поддержать себя словами, которые обычно говорят мамы и папы, потому что иначе я бы точно потонула в чёрном омуте отчаяния из-за того, что у меня не было нормальных родителей.

Сев на кровать, я положила на колени блокнот и достала из комода целую стопку из сотни, если не больше, таких же блокнотов. У меня сжалось сердце. Я всегда жила с ощущением, что у меня всего половина души (не знаю, чем вызвано это ощущение – моими отношениями с мамой, смертью папы или чем-то ещё: оно просто было), и мои истории помогали заполнить эту пустоту. Подобно волшебному веретену, превращающему траву в золотую нить, они успокаивали мои разбушевавшиеся эмоции. Следом я достала из комода мою счастливую ручку и ещё пустые блокноты.

Я отнесла всё это вниз и бросила в металлическое мусорное ведро, стоящее в углу заднего двора. Я знала, как обращаться с огнём – точно так же как знала, как починить холодильник, перезагрузить электрическую плиту и заказать по компьютеру всё, что мне нужно, оплатив это кредитной картой, – поднаторела за те годы, когда мама ничего из этого не делала. Поэтому я на всякий случай растянула и положила рядом шланг для полива, и только после этого зажгла спичку и бросила её в ведро. А потом смотрела, как огонь разбегается по бумаге. Все эти слова, которые я столько времени вытаскивала из своего мозга – сказки о раненых собаках, нашедших дорогу домой, об эльфах, подаривших новые лёгкие задыхающемуся человеку, истории о спасениях вопреки всем обстоятельствам и о свете посреди тьмы, – обращались в пепел прямо у меня на глазах и устремлялись в небо, подхваченные морским бризом.

Пламя, светящееся маяком посреди тёмного двора, отбрасывало на деревья пляшущие тени. Я представила, как это, должно быть, выглядит с океана: одинокий огонёк на краю полуострова Сипорт, приютившегося у восточной окраины Мэна, подобно забытому всеми аванпосту, под небом, закрытом тяжёлыми тучами, за которыми прячется полумесяц.

Я снова подумала о том, как мы с Джерм познакомились. В первый день детского сада она появилась на пороге комнаты для занятий и принялась звать маму. Остальные дети отпрянули: я подозревала – из-за её режущего слух воя. Но я знала, каково это – безудержно скучать по кому-то, хотя в моём случае этот человек всегда был со мной. Поэтому я села рядом с этой незнакомой девочкой с безумными глазами и растрёпанными волосами и, неловко поглаживая её по спине, рассказала ей сочинённую на ходу историю о летучей мыши, которая ела страшных старых комаров, вместо этого выплевывая звёзды. К концу истории Джерм перестала плакать, а я получила подругу на всю жизнь.

Из воспоминания меня вырвало затрещавшее пламя. Закрыв ведро крышкой, я ушла в дом и начала готовиться ко сну.

Сердце ныло, но Джерм права: мои истории были сказками, в которые даже я уже не особо верила – в то, что можно всё преодолеть и обрести счастье. Я вдруг осознала, что стала слишком взрослой, чтобы продолжать на это надеяться.

Поэтому, несмотря на уныние, я немножко гордилась собой, ведь мне открылись три важнейшие вещи.

1. Если человек, которого ты любишь больше всего на свете, не любит тебя в ответ, не стоит надеяться, что это изменится.

2. Если тебя не любят (и никому нет дела до белых медведей в новостях), пора перестать искать в мире магию – её просто нет.