Джерм дипломатично отвела глаза, пожала плечами и улыбнулась.

– Но история правда классная, – сказала она. – Я бы никогда до такого не додумалась.

Я благодарно толкнула коленом её колено. Именно так мы с Джерм поддерживали друг друга: не давая каждой забыть о том, что у неё хорошо получалось. Джерм, например, была самой быстрой бегуньей в Сипорте и умела очень громко рыгать. Я же была маленькой и тихой, но упрямой и с богатым воображением.

Вот и сейчас Джерм вскочила, как тигрица, преисполненная энергии:

– Мне пора домой, мама готовит тако. – Меня кольнула зависть при мысли о её шумном, кипящем жизнью доме и тако. – Увидимся в школе.

На подъездной дороге она запрыгнула на велосипед и налегла на педали. Я проводила её взглядом, расстроенная, что она уехала, а в голове у меня без конца крутились мысли о её словах и назревшей необходимости сделать выбор.

Дома царил полумрак, и в потревоженном мной воздухе закружили пылинки, мерцая в падающем из окон свете. Я пошла на кухню и, нахмурившись, сунула блокнот в щель между холодильником и рабочим столом, затем приготовила ужин для нас с мамой: два бутерброда с арахисовым маслом и бананом, немного варёного горошка, потому что нужно есть овощи, и твинки [1] на десерт. Встав на стул, я достала с верхней полки шкафчика шоколадный соус, чтобы полить им бисквит, умяла свою порцию, начав с десерта, а остальное поставила на поднос и отправилась с ним по лестнице наверх.

Мама сидела в комнате со скошенными стенами в конце чердачного коридора и перепечатывала на компьютере что-то из толстого буклета. Длинные чёрные волосы она заправила за уши, чтобы не мешали. Её стол был усеян листочками-напоминаниями: «Работа», «Поешь», «Прими витамины». На тыльной стороне ладони ручкой было выведено: «Роузи».

– Ужин, – сказала я, ставя поднос на край стола.

Она печатала ещё несколько минут, прежде чем заметила меня. У мамы была убийственно скучная работа – что-то связанное с вводом данных. По сути, она перепечатывала что-то из книг и отправляла это своему начальнику, живущему в Нью-Йорке. На углу монитора была приклеена бумажка с её рабочим расписанием и контактами начальника, и мама никогда не поднималась из-за стола раньше или позже указанного времени.

Она всегда работала с включённым маленьким телевизором у боковой стены. Сейчас по нему шёл репортаж о белых медведях, которым грозило вымирание, и, понимая, что он разобьёт мне сердце, я выключила его. Мама даже не заметила, занятая тем, что смотрела на меня с таким видом, будто мысленно привыкала к самому факту моего существования.

Затем она отвернулась к окну и задумчиво произнесла:

– Он плавает где-то там и ждёт меня.

Я проследила за её взглядом до океана. Сколько раз я уже это слышала?

– Кто, мам? – спросила я, но дожидаться ответа не стала, потому что его всё равно бы не последовало. В детстве я думала, что она говорит о моём папе, рыбаке, утонувшем в океане до моего рождения, пока до меня не дошло, что утонувшие люди не плавают.

Я взбила подушку и встряхнула одеяло, чтобы придать её постели немного уюта. Мамина комната была внизу, но она спала здесь, потому что отсюда лучше всего виден океан. Поэтому я украсила чердак фотографиями папы, найденными под её кроватью, одним совместным их снимком, ещё одним со мной у школы и сертификатом лучника (из её шкафа) из летнего лагеря, который она, по всей видимости, когда-то давно посещала.

У меня не было маминого таланта к рисованию, я могла о таком только мечтать, но всё равно изрисовала здесь все стены. Самую важную секцию я назвала «Главное о Роузи» и выделила разноцветными маркерами. Это было что-то вроде хронологической таблицы, где я отмечала важные – на мой взгляд – вещи: день, когда у меня выпал первый молочный зуб, поездка с классом в парк развлечений, как моё эссе заняло первое место на конкурсе местной библиотеки, как я стала лучшей в соревнованиях по грамотности. Каждую заметку я украшала цветами и восклицательными знаками, чтобы привлечь мамино внимание. Ещё я нарисовала линейку и отмечала на ней свой рост (который менялся очень медленно – я была самой маленькой в классе), и генеалогическое древо – правда, на нём были лишь мы с мамой и папой, потому что я больше никого не знала из нашей семьи. Видимо, другой родни у нас не было.