– Тебе пора возвращаться к себе, – произнесла она бесцветным тоном. – Слуги рано начинают день, и если тебя увидят…

– Я легко смогу выдумать объяснение, – закончил за нее Мэлоун. – Просто скажи, что обиделась и пытаешься меня выставить прочь.

Эстелла пожала плечами.

– Ты догадливый. А теперь иди, я серьезно.

Однако Мэлоун не спешил подниматься с кровати. Заложил руки за голову и всем своим видом показывал, что «приказы» Эстеллы на него не действуют.

– Уйду, когда узнаю, что такого тебе приснилось.

«Тогда мне совсем нет смысла об этом тебе рассказывать», – подумалось Эстелле. Пусть и пыталась его прогнать, чтобы проучить за скрытность, но на самом деле совсем этого не хотела.

– Я не помню, – произнеслось само собой раньше, чем успела подумать. Эстелла поморщилась от досады, но вынуждена была договорить: – Ни одного своего сна не помню с тех пор, как… ну, сам понимаешь.

С тех пор, как родители, на возвращение которых к жизни она не надеялась, устроили свадьбу, которой она не просила.

Произносить это вслух не понадобилось, Мэлоун и без слов прекрасно понял. Кивнул, поднялся, но подходить не стал. Только переспросил:

– Мне точно уйти?

Эстелла промолчала. Знала прекрасно, что если соврет – он догадается. Потому отвернулась, продолжила глядеть в окно, за которым начал алеть рассвет. Дверь тихонько захлопнулась, и лишь после этого Эстелла вновь плюхнулась на кровать. Зарылась лицом в подушку. Все еще теплую. Впитавшую терпкий, чуточку горьковатый ореховый запах его волос.

Снова уснуть не получилось, да она и не особенно старалась. Но когда дневной свет уже залил спальню, поднялась, чувствуя себя отчего-то совершенно разбитой. Даже ледяная вода не помогла взбодриться.

Протирая глаза, она спустилась в столовую, где уже почти прикончил свой завтрак Мэлоун. Возмутительно бодрый и, судя по тому, как решительно орудовал вилкой, настроенный на свершения. Пряно-молочный запах омлета, который Эстелла обожала, сегодня показался столь же возмутительно неаппетитным.

– Не стал меня дожидаться? – проворчала она и подошла к столу. Поглядела на пустую тарелку, с которой Мэлоун только что забрал последний кусок омлета. – Понятно, очень проголодался.

– Смотрю, все еще не в духе? – произнес он невозмутимо, еще не дожевав. Кивнул на стул рядом. Эстелла не спешила принять приглашение садиться, и тогда успевший проглотить кусок Мэлоун продолжил: – Да ладно тебе дуться, – он протянул руку, но Эстелла сделала шаг назад, – ты ведь сама дала понять, что не очень хочешь меня видеть.

– Значит, это я виновата?

Только теперь до Эстеллы дошло, что разговор перешел на повышенные тона: из кухни выглянула услышавшая шум повариха. Ойкнула, бросила:

– Завтрак сейчас будет, графиня.

Но не успела она вновь скрыться за дверью, как Эстелла остановила ее.

– Не нужно. Я, в отличие от кое-кого, совсем не голодна.

Взять из вазочки на столе персик, едва они с Мэлоуном вновь остались одни, это ей не помешало. Спелый, сочный. Приторно-сладкий. Именно то, что нужно. С каких пор она вообще стала такой сладкоежкой? Впрочем, какая разница, если это помогает заглушить горечь внутри?

Эстелла на миг прикрыла глаза, стараясь прочувствовать вкус, но опомнилась и снова нахмурилась. Тут же поняла, в чем причина: послышавшийся знакомый шелест крыльев.

Гаруш влетел в открытое окно. Взъерошенный, сел Мэлоуну на плечо, что-то нетерпеливо прокаркал.

– Знаю, знаю, – Мэлоун поднялся из-за стола. – Мы не опоздаем, можешь не переживать.

Снова у этих двоих какие-то свои секреты. Эстелле стало жутко обидно. Это она должна была понимать, что говорит Гаруш. Ее он должен был бы считать хозяйкой, не Мэлоуна. А он и словечка ей не сказал ни разу, хотя для ворона не так уж сложно научиться человеческой речи. Хотя бы немного. Если сам ворон этого хочет. Но Гаруш не считал нужным даже попытаться.