Выстрелы из ружей и удары кнутами охладили безумствующую толпу.

Когда Засмерта скрутили то сразу предоставили его Илье Багряновичу. Засмерт восполнился красной пеленой в глазах и всё время твердил о задушенных зайцах.

«Сворот мыслей и странная тяга к охотничьему делу. В дом его для умалишённых.» – фраза светилы врачебной науки, что определила дальнейшую судьбу Засмерта Андреевича Лиховертьева.

День был палящим и беспощадным. В своём доме на балконе с чугунными вензелями, в виде русалок, сидел в большом кресле с подушками Логгин Затеевич и пытался слагать свои мысли. Лишь крики чаек, раскрашенных под экзотических попугаев, успокаивали его. Глава семейства Стручковых кормил их пирогами с рыбой, бережно наломанными кусками в блюде Иваном Тряпкиным. Сам же приказчик пытался выводить на гармони затейливую мелодию «Средь шумного бала» за авторством Чайковского и Толстого. Он с недоверием посматривал на раскрашенных птиц. Приказчик прекрасно помнил, как Логгин Затеевич загорелся мыслью об экзотических попугаях. Несколько раз он платил бешеные деньги различным заезжим купцам за доставку разноцветных птиц. Но каждый раз пропадали и деньги, и купцы. Хотя всё же, один столичный торгаш заказ выполнил. Взяв крупную сумму, торгаш обрадовался и стал с особым азартом пропивать её в различного рода заведениях. Когда его в один из великолепных весенних дней нашли в разбитом состоянии держиморды заказчика, то торгаш конечно же пообещал всё сделать к вечеру. С дикого перепоя, он выменял у лавочника каких-то едких красок в обмен на дорогущее французское исподнее и где-то и как-то наловил чаек. Окрасив их в едкие и экзотические цвета, он приволок их заказчику, выдав морских птиц за бразильских попугаев. Логгин Затеевич смекалку перепуганного торгаша не оценил и приказал утопить того в болоте, предварительно накормив теми самыми красками. Ну а птицы всех таки прижились на озере, где частенько нападали на местных рыбаков и прислугу поместья. Это очень веселило Логгина Затеевича.

Когда Тряпкин вдавил последние аккорды в меха разгулявшейся гармони, хозяин пустил нежную слезу.

– Эх, Ванька! Ещё разок! Надай по сердцу! – выпалил растревоженный Логгин Затеевич и швырнул куском пирога в чаек.

Ванька надал. Мучения продолжались до вечера.

Вечером душевные моменты мгновенно оборвались. На балкон, с улюлюканьем и яростным смехом, вбежал Осип Охрипович Обстулов.

С рыжими закрученными усиками, которые, казалось, щекотали ноздри и в аляпистом костюме, с разного размера вышитыми кругами на нём, он выдохнул и громко выпалил: «Здравия, отец наш забогатный! Я там! В разных городах разъезжаю! А тут дела то весёлые творятся!»

Они расцеловались с Логгином Затеевичем. Вслед за Осипом вбежали цыгане. Зазвучали гитары. Цыганки зазывно трясли телами.

– Коня у них выиграл! Резвунца! Скакунца! Жаль, что околел по дороге! Долг уплачивать будут, развлекая меня! Стервецы! Но весёлые очень! – пояснил для удивлённого лица Тряпкина Обстулов.

Это был человек азартный и вечно оправдывающийся. Он всегда громко разговаривал, переходя на срывающийся крик. Завсегдатай игорных заведений и различных скачек, Обстулов, за свои первые буквы в имени, фамилии и отчестве, получил прозвище «Три зеро». Когда он не посещал различные азартные заведения, то носился по городу в поисках игры на щелбаны. От чего на лбу у Осипа Охриповича образовалась небольшая ямочка. Двадцать семь раз он проигрывал свой дом и столько же раз отыгрывал.

Его жена Аглая Семёновна постоянно разбиралась с долгами и выигрышами мужа. В её руках всегда была кочерга. Это придавало Аглае Семёновне особого шарма. Словно бы дама всегда хотела пошевелить дрова в уютном домашнем камине. Она вечно ругалась на мужа и пыталась избить его кочергой, но всей душой любила его. Ей было с ним очень интересно. Жизнь наполнялась смыслом. Тем более что муж так коварно уворачивался от кочерги.