Почти всю жизнь его мучили проблемы со сном. К творческим людям вдохновение приходило чаще всего ночью, вот и Давид привык вести совиный образ жизни. Раньше он сочинял музыку, играл в нескольких группах и писал стихи, но последние несколько лет любое творчество вызывало лишь скуку.

Работа в театре также не способствовала ранним подъёмам – утренняя репетиция начиналась в одиннадцать часов, а засиживался он всегда до глубокой ночи и всю неделю ходил сонный и угрюмый.

Когда Давид снова оказался в постели, то спустя пару минут начал засыпать. Телефон дважды вываливался из рук, но он упорно продолжал бороться со сном, пока наконец не забылся в тревожной дрёме.

5

Практически всегда дневной сон сопровождался жуткими кошмарами. Всякий раз, засыпая, Давид вспоминал об этом, но усталость брала своё.

В этот раз ему снилось огромное выцветшее поле, простирающееся во все стороны до горизонта. Он стоял среди бледно-зеленой травы, доходившей до пояса, в небе слабо светило тусклое солнце, затянутое дымкой серых монолитных облаков, что вызывало ощущение, будто мир находится на пороге смерти.

Конец времен.

Сон усиливал чувства, тревога накрыла Давида с такой силой, что вызвала предчувствие большой беды. Сейчас этот мир был для него реальным, обычная жизнь, наоборот, казалась призрачным воспоминанием.

Что-то ждало его за этим безжизненным полем, что-то скрытое за горизонтом, страшное и неотвратимое.

Воздух ощущался густым и вязким. Давид хотел убежать, но тело его не слушалось – любое движение встречало мощное сопротивление, словно он оказался на дне глубокого океана.

Чьё-то присутствие ощущалось за спиной. Тревога быстро переросла в страх, а потом и в панику, и в следующее мгновение он не смог даже вздохнуть – воздух стал слишком плотным и лёгкие отказывались выполнять команды мозга.

Солнце неустанно освещало мёртвое поле своим призрачным светом, как вдруг Давида накрыла чья-то гигантская тень. Он судорожно искал шанс мысленно зацепиться хотя бы за крохотную возможность, которая позволила бы ему выйти из оцепенения и взглянуть, что приближалось к нему со спины, но в голове лишь гулко стучало сердце. Тень неумолимо росла, превращая поле в чёрный обугленный ковёр – что-то смертельно опасное подкрадывалось всё ближе.

Давид продолжал бороться со паникой, растущей вместе с исполинской тенью, и в какой-то момент словил себя на мысли, что, возможно, это его собственный страх обрёл физическое воплощение и вырос до такой степени, что закрыл собой солнце. Но ощущение присутствия чего-то чужеродного за спиной не давало покоя, пробивалось слабым ростком интереса сквозь плотно заасфальтированное шоссе панических мыслей. Давид всеми силами ухватился за этот росток – идею, способную вытащить его из лап оцепенения, и в этот момент она взорвалась в его голове красочным фейерверком, наполнив тёплой и чистой энергией.

Он мог использовать сковавший его страх как мотивацию к действиям, а не как своего врага!

Эта идея всегда лежала на поверхности, но он никак не мог её уловить, потому что долгие годы был с головой погружён в бессмысленную борьбу со своими проблемами, тогда как нужно было взглянуть на них с другой стороны. Направить свои страхи и чувства не на поедание самого себя, а себе в помощь. Возможно, когда он проснётся, эта мысль растворится вместе с отступающим сном и потеряет свою значимость, но сейчас она казалась ему самой гениальной догадкой за всю его жизнь.

Страх поменял свою полярность. Теперь он служил Давиду, стал его верным соратником, готовым прийти на помощь в самую трудную минуту.