Серебряный колокольчик

Я вышел из подъезда и отправился гулять в парк. Стоял апрель. В воздухе пахло дымом от сожженного мусора. Где-то жужжали пилы, по-видимому, спиливали старые ветки деревьев. В след мне из окна смотрела соседка, бабушка лет восьмидесяти. Она уже несколько лет никуда не выходила и даже не открывала окон. "А хорошо было бы ей подышать свежим, весенним воздухом," – подумал я.

У края парка велись работы: спиливали тополя, чтобы расширить дорожную полосу. Я подошёл к упавшему дереву и начал рассматривать уродливое птичье гнездо. На земле оно казалось намного больше, чем наверху среди веток. Что-то блеснуло. Я нагнулся и извлёк из-под перьев и мусора маленький серебряный колокольчик. У него был тонкий, приятный звук. Зачем он понадобится сороке? Может, им она успокаивала раскричавшихся сорочат, или, взяв в клюв, красовалась перед подружками, а может, просто любовалась, вертя головкой, как в серебряной огранке отражаются листья и небо. Я заметил, что всякий раз, когда я встряхивал колокольчик, чтобы услышать его приятный звон, где-то невдалеке меня пролетала или садилась какая-то птица. Может, этот колокольчик подарила сорокам принцесса эльфов, чтобы задавать тон для птичьего хора? День клонился к вечеру, я направился домой, а по пути повесил колокольчик на ветку рябины перед окном моей соседки.

Всю эту ночь мне снились странные сны. Я видел сад, над ним сияющие небеса и множество разноцветных птиц в саду. Опускаясь на землю, птицы превращались в дивных, крылатых человечков, похожих на больших стрекоз. Они весело порхали, смеялись, прятались в цветах, купались в пруду и когда взмывали вверх, водная пыль с их крылышек создавала радугу. Было тепло и очень светло, солнечные лучи пробивались сквозь кроны цветущих деревьев. И я помню запахи этого сада. Да, это были сны, в которых есть запахи.

Все утро я ходил под впечатлением от своих ночных видений. А за окном было пасмурно и шел мелкий дождь, никуда не хотелось выходить. Ближе к обеду я всё-таки решил пройтись. "Добрый день," – услышал я около подъезда знакомый голос. Моя соседка сидела у распахнутого окна. Под ее окном прыгали воробьи, она кормила их хлебными крошками и улыбалась.

Мельник

После того, как он остался один, он перестал следить за одеждой, перестал расчёсывать волосы, ел, что придется, а в его крохотной каморке царил страшный беспорядок. По привычке в округе его все еще называли мельником, но жернова его мельницы давно застыли и вряд ли помнили, как выглядит зерно. Как-то, бредя мимо мусорной кучи, он заметил с десяток фарфоровых куколок. Он зачем-то забрал их себе, хотя все они были побиты и ни на что не годны. Придя домой, он поставил перед собой куколок, которые могли стоять, а каких-то положил и стал их рассматривать. А потом у него из глаз потекли слезы. Он сам не понимал, отчего плачет и не может остановиться. И куколки неожиданно ожили, начали двигаться, помогали подняться тем, у которых были отколоты ноги, кавалеры поддерживали подолы платья дамам без рук, и все они начали танцевать какой-то старинный танец, который, по-видимому, танцевали много раз, когда были ещё целыми. А мельник смотрел на их танец через реки слез и почему-то совсем не удивлялся. Так бывает, когда вдруг случается чудо, которого не ждёшь, а оно оказывается тебе очень кстати.

На другой день в деревне только и судачили о том, что над старой мельницей из трубы снова шел дым, а мельника кто-то видел с мешком зерна на плечах.

Все сложилось

Скрипач Вольфганг Римме стоял перед дверью, ведущей за кулисы и сжимал в руках древко своей скрипки. Несколько шагов отделяло его от сцены, теплого света софитов, первых неторопливых аплодисментов. Из-за двери доносился шелест зрительного зала, запах обивки, духов, тихое жужжание оркестра, в котором Римме играл. Сейчас он соберётся, откроет дверь, пройдет на свое место уверенным шагом, поклонится… Римме делал это тысячи раз, играл сотни произведений, все заканчивалось авациями, криками "браво" и … пустыми креслами, гаснущими осветителями и уборщиками, нервно ожидающими, когда же наконец все уйдут. Он любил музыку, но после сорока лет концертов и гастролей у него в голове вдруг появился неожиданный и простой вопрос: зачем ему все это? Ежедневные репетиции, выступления, улыбки, поездки, поздравления, чтобы играть снова и снова? Он жил всем этим, знал себя только таким, другим даже не мог представить. А может, он себя и не знал вовсе? Может, он мог быть каким-то ещё, без скрипки, не во фраке? Тысячи других Вольгангов Римме, с которыми он не познакомился, которых мир даже не увидит!