– Господь услышал мои молитвы, наконец- то я умерла!!! Бессонница меня мучает, сегодня под утро пересела с кровати, в своем кресле заснула – увидела божественный сон… Проснулась здесь. Всегда хотела умереть дома. Вы наверно тоже где то умерли.

– А с чего нам всем помирать посреди полного здоровья?

– Фройляйн Эмма, вставайте уже из этой колымаги, садитесь на нормальный стул; давайте прежде хотя бы покушаем, что Бог послал! Это пришел с добычей Север – принёс копченый окорок и головку сыра, колбаски. Доложил, что в большом доме действительно никого нет. Всё выглядит так, будто дом покидали в спешке. Спуска по злополучной винтовой лестнице вниз тоже нет, там просто каменный пол. Мы обсуждали за плотным завтраком события прошедшей ночи и наступившего утра, убеждали Эмму, что она жива, снова молода и ей еще жить да жить!

– Кстати, Линда ты помолодела лет на пятнадцать, внешне, у меня смотрите, вот тут плешь начиналась, её нет, и я немного поправился.

Михаил действительно был уже не такой тощий. Выглядел много моложе, симпатичнее.

– Думаю, нам троим вернули оптимальный возраст, а ты, Идочка, также как Север, Андреас и Виктор находишься и так в молодом возрасте. Пока не забыл – Линда, там, в подполе кот твой, делает вид, что мышей ловит. Меня как ветром сдуло, даже омоложение меня так не осчастливило.

– Дыма, Дымулькинский, кысс-кысс-кысс! Ах, ты умничка мой, мяско погрыз, сметанку поел, с голоду не умер!

– Мря, урм, урмяр, да я такой, находчивый! Тепленький, пушистый, кусочек моего мира был со мной, и меня отпустило. Слезы облегчения появились и мгновенно высохли. Будем жить! Как жить? А хорошо! Ребята пошли в свои комнаты – делать ревизию своего вновь обретенного имущества и уборку.

Нужно было подготовить комнату просто Эмме. Она передумала, настояла без обращения «фройляйн», сказала у неё нет соответствующего социального статуса. А я думала – так всех незамужних немок называют.

Кровать еще одна была, я рассчитывала на приезд шести человек. Вся деревянная мебель, как и плетеная сохранилась, только стала выглядеть более новой. Кровати и матрасы изменились соответственно: из никелированных – на кованые, из ортопедических – в набитые кажется шерстью. Подушки, одеяла стали натуральные пуховые. В доме исчезли все искусственные материалы. Всё, что из пластика, полимеров. Освещение свечное, люстры в холле и в столовой кованые, в подвале дома в нишах были масляные лампы. Зеркала в мыльной стали хуже качеством, также и в дверцах шкафов.

Кладовую освободили от стеллажей, банок, мы с Идой её вымыли, подивились на мутное с пузырьками воздуха толстое волнистое стекло в маленьком окне, тоже помыли. В ход пошло добро из сундука мансардной комнаты. Шторы с вышитыми синим и желтым медальонами, полоской кружева внизу, постельное белье из сурового полотна, покрывало в стиле печворк, круглый коврик у кровати. Еще несколько кружевных салфеток на комод, на подушки, в кресло – больше ничего не нужно. Пара фарфоровых безделушек. Комната стала девичьей, уютной, но была маленькая, узкая.

Эмма как могла нам помогала, разбирала текстиль, пыль вытирала. Попросила помочь ей с прической и, покопавшись в платяном шкафу, оделась в один из национальных костюмов, которые я планировала выставить в домашнем музее. Ходила она еще неуверенно, как ребенок. Тело было в порядке, но мозг почти забыл, как ходить.

Устали как бобики к обеду все; недосып, пережитое потрясение, переохлаждение, труд – всё дало свой результат. Пообедали наспех, объявили тихий час. Северин пошел во двор, нести караульную службу.