, и изгнание американских индейцев из восточных штатов[85], и то, что бывшие собственники в многочисленных социалистических «народных демократиях» были лишены гражданских прав, а равно и события вокруг Арабской весны, когда грянули восстания против тамошних диктаторов. В Египте, например, согласно опросам[86] подавляющее большинство респондентов высказалось за введение демократии, но и за введение шариатских законов, позволяющих забрасывать камнями нарушителей супружеской верности; 84 % даже считали, что отход от ислама надлежит карать смертью. И это тоже демократия.

Вот почему сама по себе неограниченная демократия, невзирая на то что ее сила позволяет обеспечить мирную смену власти, не есть подходящее средство гарантировать мирное и процветающее общежитие разных людей. Только («либеральное») правовое государство, гарантирующее личные и экономические свободы, не просто устанавливает власть права, но дает индивиду права, действующие и в отношении большинства, и в отношении правителей. Но либеральное правовое государство может существовать и без демократии, например в конституционной монархии. В демократии оно оказывает благотворное воздействие лишь до тех пор, пока наличествует приниципиальная готовность его сохранять. Поскольку же, как указано выше, большинство может от него отступиться и полностью изменить конституцию, в конечном счете никакую демократию эффективно ограничить невозможно[87]. Опыт последних 200 лет показывает, что все попытки такого рода терпели неудачу.

Наши общественные устройства суть договоры за счет третьих лиц, и в демократии эта проблема проявляется особенно отчетливо. Система функционирует хорошо, пока государство ограничивается защитой жизни, свободы и имущества граждан и ни во что больше не вмешивается. Однако неизбежно возникают конфликты и кризисы, если государство, используя свою монополию власти, преследует политические цели, выходящие за пределы защиты свободы, жизни и имущества граждан. Увы, в силу принципа минимума именно такое его поведение популярно у большинства. Принципы же, согласно которым тот, кто что-либо финансирует, определяет и использование средств и каждый платит лишь за то, что заказывал, суть элементарные и разумные развития принципа взаимности. Их едва ли не институционализированная отмена в демократических системах препятствует долговременной стабильности. Потому-то демократии склонны двигаться лишь в одном направлении, а именно в направлении большей централизации, большего коллективизма и большего вмешательства во все большее число жизненных областей. Причем ориентируясь на препочтения середнячков, которые повсюду составляют большинство. Демократия дает большинству право навязывать другим свои взгляды, хотя эти другие их не разделяют. В конечном счете «замахнуться на бо́льшую демократию» означает – политизировать все сферы жизни и все частные решения.

На свободном рынке ресурсы мало-помалу переходят к умным и умелым, от чего в итоге выигрывают все, но в демократии ничего подобного не происходит. Тот, кто платит миллионные налоги, создал сотни или даже тысячи рабочих мест, обладает ровно одним голосом. В точности как тот, кто всю жизнь кормится от государства, нигде толком не учился и не прочел ни одной книги. А так как согласно кривой нормального распределения в любом обществе больше посредственных и слабых, нежели первоклассных умельцев, в демократии эти посредственные и слабые со своей позицией одерживают верх. На рынке же они успеха не достигают, а если и достигают, то весьма ограниченного. Отсюда вывод: всякая массовая демократия, прямая ли, парламентская ли, рано или поздно неизбежно развивается в социальное государство со всеми указанными последствиями. Перераспределяющие системы, однако, уже почти не поддаются изменению, так как число тех, кому они выгодны, в итоге всегда превышает число фактических плательщиков. Финансовый крах государства в таком случае всего лишь вопрос времени.