Смолкни пташка-канарейка,

Полно громко распевать!

Перестань же ты, злодейка,

Ретивое надрывать!

Ведь давно забыто было,

Пташка, лютый мой злодей, –

Она снова пробудила

Громкой песенкой своей.

– Ах, Варька, песенки поешь! – крикнула бабка Прасковья, торгующая семечками. – Видать, жизнь заладилась. Или любовь случилась?

– Ах, какая любовь, баб Прасковья? – хохотала Варвара. – Я работу нашла. Церковь помогаю восстанавливать.

– Благое дело, благое.

– Ещё какое благое, баб Прасковья! – убегая, кричала девушка.

А сама думала: что, если и вправду любовь случилась? Приятную тяжесть сюртука Александра она по сию минуту ощущала. И его цветочный запах вперемешку с табаком…

Около пяти часов Александр возвращался домой по Сампсониевскому проспекту. Он не весь день провёл в церкви. На самом деле, он уехал сразу после того, как ушла Варвара. Богдан вытянул его на встречу с адвокатом по вопросу о владениях заброшенной церкви. Они вместе отобедали в трактире, после чего поехали на рынок, а заодно повстречались с художником, которого довольно быстро отыскал Богдан.

Удовлетворённый проделанной за день работой, Александр ехал в экипаже, думая ни о чём, но о Варваре. О её красивом личике, о маленьких плечиках, о ясных глазах и алых губах. Милое создание, вызывающее одну лишь улыбку.

Было ещё светло, но уже по-вечернему тихо. Александр успевал на чаепитие. Войдя в дом, он снял шляпу и остановился в тесной передней, прислушиваясь к голосам. Тётушки уже находились в столовой. Звенели чашки и слышался их звонкий смех.

Тётушка Пелагея, – та, что вырастила Александра, – блюстительница старых нравов любила во всём порядок. Она придерживалась семейных традиций и именно благодаря ей усадьба держалась в том первозданном виде, что сотворил её покойный дед. Тётушка Акулина – младшая сестра Пелагеи. От неё можно было услышать только одно слово – «да». Ведь она соглашалась со всем, что скажет Пелагея. Акулина всюду следует за старшей сестрой и во всём ей подражает. Если Пелагея решила купить шляпку, Акулина обязательно пожелает точно такую же.

У обеих женщин были дети. По воле судьбы у Пелагеи были две дочери, а у Акулины – два сына. Но сегодня в столовой ни тех, ни других не было слышно. Тетушки пили чай в одиночестве.

– Ваше благородие?

Александр обернулся и увидел дворецкого Тихомира. Александр сразу же протянул ему свою шляпу и сюртук.

– Я переоденусь и спущусь к чаю, – сказал он и прошёл мимо Тихомира.

Но у дверей в столовую он остановился послушать, о чём говорят его любимые тётушки.

– Не будь твой Константин таким дормоедом, мой муж оставил бы и ему часть наследства. Ох, Акулина, и как тебе удалось воспитать двух не похожих друг на друга сыновей!

– Право же, Пелагея! Я не жду никакого наследства. Александр нас без крова не оставит, коли на то пошло.

Любопытно! О чём это они толкуют? Александр чуть пригнулся вперёд, чтобы хорошо слышать, но не выдать себя.

– Не оставит, если женится в конце концов. И наследство он получит только в том случае, если женится. Мой драгоценный муж, – она тяжело вздохнула, подумав о муже, в одиночестве борющемся с хворью. Лекари к нему не подпускали никого из жильцов, твердя, что хворь эта заразная. – Он хочет, чтобы Александр взялся за ум, женился, обзавёлся отпрысками. А то не дело это – ходить холостым, когда уже тридцать годков на подходе.

– Тридцать годков! – сокрушалась Акулина.

– Ну, ничего. Я ему тут невесту присмотрела. Из княжеской семьи. О! Не хухры-мухры. Я его сосватаю. На будущей неделе нанесу визит родителям Анфисы, а там и свадьбу сыграем. И чем быстрее, тем лучше.