И вдруг вижу – в дальнем углу залы, наполовину прикрытый тенью от портьеры, стоит он. Мэтр Станис, мой наставник. Скрестив руки на груди, он смотрит на меня из этой загадочной полутьмы – смотрит в упор, прожигая взглядом – так, как не смотрел никогда. А потом, убедившись, что я увидела его, толкает спиной дверь и так же молча исчезает в этом темном проеме за портьерой.

Ему не нужно жестикулировать, объяснять, что все это означает и что от меня требуется. Он знает, что я достаточно умная, чтобы понять самой.

И я понимаю. Судорожно глотая слюну, подавляю желание побежать туда немедленно – прямо сейчас! – и начинаю медленно, кругами, обмениваясь любезностями с гостями и женихами, продвигаться в сторону заветной портьеры...

А когда достигаю и незаметно ныряю под нее… меня ждут его руки. И губы. И Рай. Тот самый, о котором я видела сны и не смела мечтать наяву – жаркий, как июльская ночь, постыдный и целомудренный одновременно… Рай, состоящий из нас двоих. И никого больше.

***

– Ах ты ж! – Станислав Романович ругнулся у самого моего уха и отдернулся, отбивая мои руки и держась ладонью за шею. – Ты что, окончательно с ума сошла?

Я заморгала, пытаясь вернуться в реальность.

– Ч… что… – говорить было трудно – рот был полон странного, солоновато-медного вкуса. Пришлось проглотить его, чтобы выдавить нечто членораздельное. – Что… случилось?

– Ты укусила меня, вот что! И, по-моему, до крови! – ректор резко поднялся, бросив меня одну на ковре, и быстро пошел в сторону одной из внутренней дверей кабинета, оказавшейся входом в туалет с раковиной и душем.

– Так и есть! – донеслось оттуда спустя пару секунд. – Прокусила кожу… Ну, Гончарова… Я, конечно, подозревал, что ты головой повредилась, когда упала, но теперь мне это совершенно ясно. И не нужно никаких новомодных исследований… Черт, где же тут йод?!

Опомнившись, я подскочила с ковра. Забыв про костыль, проскакала на одной ноге в сторону маленькой ванной, и только там вдруг поняла, что нога почти не болит, и я вполне могу на нее опираться. А может, от ужаса осознания того, что я только натворила, у меня всё атрофировалось, так что боли не чувствую…

– Простите, Станислав Романович, ради бога простите меня, я не специально… Я… я… дайте помогу… – полусвязно лепеча, я доковыляла до ванны, протиснулась в маленькое помещение, и оказалось рядом с Мережиным, пытающимся найти в медицинском шкафчике аптечку.

Очень рядом.

Совсем рядом.

Так рядом, что для того, чтобы продолжать искать, ему теперь нужно было прижиматься ко мне всем телом и шарить у меня за головой.

Воздух вокруг мгновенно нагрелся, напитался электричеством, и я снова ощутила на зубах вкус его крови. Умопомрачительный, ни с чем не сравнимый, дурманящий вкус крови, который я когда-то уже знала.

Взгляд мой сомкнулся с его, и уже больше не отпускал.

Мережин оцепенел. Замер, словно я околдовала, сковала его по рукам и ногам своей близостью.

– Что… что тебе надо от меня, Гончарова? – голос ректора был приглушен, словно окутанный ватой. Но я заподозрила, что это из-за пульса, лихорадочно бьющегося мне в уши.

– Мне… нужно задать вам… один вопрос… господин ректор, – ответила, изо всех сил стараясь не дрожать.

Только сейчас я поняла, что в бедро мне упирается его пах – твердый и натянутый, словно ему булыжник в штаны засунули.

И это окончательно свело меня с ума. Потеряв контроль над чем бы то ни было, я закинула на него ногу… и надавила, вжала этот замечательный, окаменелый пах в себя.

Толкнувшись в ответ, Мережин коротко застонал.

– Слушаю тебя, Гончарова… – процедил он сквозь зубы и для равновесия схватился за края столешницы за моей спиной.