– Почему? – машинально поинтересовалась я, хоть мне это было совсем неинтересно. Что угодно, лишь бы не заметил, что я не знаю, куда девать руки – так сильно они дрожали.

– Потому что у тебя заторможенная реакция и один из самых опасных неврологических последствий сотрясения – синдром внезапного засыпания. Иными словами нарколепсия. Но это в худшем случае, так что погоди пугаться. У меня большие надежды на то, что это все же психоматика.

Ничего не понимая, я уставилась на него.

– О чем вы?

– Ты ведь уснула на моей лекции, а позже еще раз, пока я тебя нес. Это явно ненормально и требует вмешательства специалиста. А раз ты говоришь, что тебе сделали МРТ и ничего физиологического не нашли, значит, будем искать другие причины столь странных синдромов. И диагностику будем использовать вот по этому новейшему пособию. Не волнуйся – я не просто так трачу на тебя свое время, мне самому крайне интересно разобраться, что с тобой происходит… Профессиональный интерес, так сказать.

Про себя я грязно выругалась. Вот зачем я наврала ему про МРТ и прочие проверки? Теперь не отмажешься… Разве что сказать, что я не засыпала, а просто закрывала глаза? Но как объяснить такое поведение? Допустим, на уроке мне было стыдно перед сокурсниками – это вполне естественно, когда вокруг тебя двести человек, и все на тебя пялятся, как будто ты прокаженная. А на руках у него почему я висела с закрытыми глазами, словно разомлевшая от внимания домашняя кошка? Только что не урчала от удовольствия…

Так и не найдя, как отмазаться от «диагностики» и не поругаться с самым главным человеком в университете, я смолчала.

– Ну что ж, пожалуй, начнем, – Станислав Романович удовлетворенно кивнул и открыл книгу на первой странице. Пробежался по ней глазами, нахмурился, перелистнул еще одну страницу… Затем явственно покраснел, поправил галстук и выдал слегка осипшим голосом.

– Знаешь, Гончарова, боюсь, что для начала тебе придется… улечься на какой-нибудь плоскости, вытянуть руки за голову и… и согнуть ноги в коленях.

9. Глава 8

– Чего? – мне показалось, что я ослышалась.

– Не «чего», а «что», Гончарова, – Мережин поморщился. – Не коверкай слова, это не к лицу будущему специалисту…

Я нетерпеливо помотала головой и даже рыкнула – какая разница!

– Что… что вы сказали?

– Я сказал, что для проведения первого этапа диагностики тебе нужно куда-нибудь лечь. Я так понимаю, это связано с нахождением определенного типа баланса.

– И? И что еще сделать? – я даже пожалела, что у меня нет галстука и мне нечего поправить, чтобы стало легче дышать.

Станислав Романович тоже прочистил горло.

– Тебе нужно закинуть руки за голову и… и согнуть ноги в коленях. А точнее, поднять их, образовав в коленях угол в девяносто градусов. По данной теории, при сильном сотрясении нарушены определенные нейронные связи, и ты не сможешь держать согнутые в коленях ноги долго. Это будет признаком того, что нам надо работать над…

– Вы что, с ума сошли?! – перебила я его.

Мережин дернул головой, словно я дала ему пощечину. Взгляд его – до этого рассеянный и даже немного смущенный – вдруг сфокусировался, стал жестким.

– Выбирай слова, Гончарова. Я умею заставить людей пожалеть о них.

Те самые властные нотки, что заставили всю аудиторию замолчать – обреченно поняла я.

Нет, не отступится. И неважно, что им мотивирует – задуманный эксперимент над моей психикой или же у него самого сдвиг по фазе – с таким металлом в голосе он точно не отступится.

Выхода у меня было всего два – прямая конфронтация либо… спокойное, фаталистичное плаванье по течению. А заодно и шажок в сторону весьма заманчивых и любопытных открытий – ведь не узнаю же я, что с нами обоими происходит, если сейчас взбешусь и убегу отсюда. Никогда не узнаю. И всю жизнь буду от этого незнания страдать, раскладывая в голове все возможные и невозможные варианты.