Страшный рык сотряс воздух. Словно огромный медведь в толпу дерущихся, врезался какой-то воин. Размахивая здоровенной дубиной, он сносил головы, ломал щиты, крутясь как юла. Дубина была шипастая, жутких размеров, шансов на то, чтобы уцелеть не было никаких. Иногда он резко припадал на одно колено, бил по ногам, а потом упавшего добивал ударом сверху. В другой руке был круглый щит, под стать хозяину. Он им то принимал удары на себя, то пускал в ход подобно тарану, а то и просто дубасил им, причём неважно было куда прилитит – человечки отлетали как тряпичные куклы. А когда эта детина била своей кувалдой снизу-вверх по челюсти, то шлем отлетал, казалось, вместе с головой.

На мгновение, пробегавшая мимо вопящая тётка заслонила мне обзор. Она на секунду запнулась, упала, распластавшись по земле, и больше не двигалась – в спине торчала стрела. Миг и уже какой-то тип несётся ко мне замахиваясь мечом, но споткнулся о мертвую тётку и рухнул прямо на меня. Завалившись на спину, я судорожно закинул ноги мужику на шею и потянув за руку, в которой был меч, сильно сжал их в «треугольник». Я смотрел на дядьку, чья голова оказалась между моих ног. Он выпучился как жаба, его зловонное дыхание было сродни газовой атаки.

– Ааа,– не выдержал я, выгнулся дугой, ещё сильнее сжал руки и ноги.

Вскоре он перестал дёргаться и затих. Я вылез из-под него, кое-как поднялся, ноги, руки дрожали. Хотелось убраться отсюда подальше, хоть куда-нибудь, шатало словно во сне, да и всё происходящее напоминало сон – страшный сон.

Сзади послышались лязг, хлюпанье и стоны. Повернулся – черноволосый, небольшого роста, дядька в чёрной броне, с мечом в одной руке и топориком в другой. Находясь в самой гуще противников, казалось, его вот-вот сейчас прихлопнут как муху, но мечи, топоры лишь со свистом рассекали воздух. Я замер с открытым ртом, происходящее потрясало воображение как в крутом боевике. Он двигался с такой скоростью, меняя направление атаки, что противники попросту не поспевали за ним, но сам он безостановочно наносил удары в шею, пах, глаза, руки, ноги – да во что попадёт. Движения были сильными, четкими, в лад – загляденье. Я на миг усомнился в действительности происходящего. «Может… и впрямь кино снимают… а!?».

Боль пронзила лодыжку. Я глянул вниз – тот самый седовласый дед в некогда белом, а теперь грязно-сером балахоне, лежа на боку, одной рукой держал меня за ногу, а другой тянулся ко мне. В руке что-то сверкнуло.

– Тия пеуа,– прохрипел дед,– тиа пее…

– Отстань дед, чего тебе?

Вокруг продолжалась рубка, и самое хорошее для меня было бы скрыться куда-нибудь с глаз долой, а лучше бы вообще исчезнуть, но тут какой-то «леший» узрел меня и пошёл в мою сторону.

Дед продолжал тянуться, настойчиво тряся рукой.

– Да чё тебе? А?

Я бросил взгляд на «лешего» – тот ускорил шаг.

– Тиа пеуа, – мычал дед.

Он, всё так же хватко держась за мою ногу, тянулся ко мне, сжимая в руке диск жёлтого цвета. Я потянулся к нему, указательный и безымянный пальцы попали в два отверстия посередине. Сжал руку, стал тащить, но дед не отпускал.

– Давай сюда, – я начинал паниковать, поглядывая то на деда, то на «лешего», а «леший», тем временем, перешёл на бег, замахиваясь топором и ощерясь в ухмылке – я для него уже был трупом.

– Тиа пеуа, – завыл дед.

– Ну так отпускай уже, – дёргал я руку, пытаясь вырвать медальон.

– Аааа… – заорал бегущий на меня «дровосек».

– Тиая пеху… аааа – выл дед.

– Да отдай же, уже… аааа! – кричал я.

Но дед вцепился мёртвой хваткой, я стал тянуть ещё сильнее.

– Тиа пеуа… – продолжал верещать дед.