Надо писать правду, хотя у правды много оттенков»[20].

Здесь, в сущности, развивается то, о чем писатель говорил в конце 60-х годов в беседе с А. Елкиным, определяя замысел сталинградского романа: «Большой роман «Сталинград»…шел от жизни, от наблюдений над жизнью не только военного, но и послевоенного поколения людей. Мне не давала покоя такая мысль: каких бы людей, старых, молодых, совсем юных, я ни касался, нельзя было не заметить очень серьезного обстоятельства: война до сих пор сегодня «продолжается» в человеческих судьбах, оказывает неотвратимое влияние на них.

И я задумался над вопросом: что значит выиграть войну? Победить на поле сражения? Нет, этого мало, и такое еще не будет означать победы в решающем значении этого слова.

Общество выигрывает войну лишь тогда, когда оно сможет залечить и духовные раны, восстановить разрушенные человеческие связи и экономически, и социально, и нравственно доказать не только жизнеспособность, но и превосходство своих идей, системы моральных, нравственных принципов».

Убедившись в том, то «мы победили», осмыслив в романах «Вишневый омут», «Карюха», «Драчуны» повести «Хлеб – имя существительное» социально-политические и нравственные истоки характера народа, ковавшего Победу, писатель смог сесть за «Мой Сталинград»![21]

Конечно, события двух последних десятилетий внесли коррективы в столь оптимистический и, возможно, преждевременный итог (но кто может прогнозировать будущее!), к которому пришел писатель. Он был сыном своего времени. Он связывал победу в войне с торжеством ленинских идей. И, задумывая роман о Сталинграде, признавался: «Война жестоко коснулась не только тех, кто непосредственно в любой форме принимал в ней участие. Война целилась во многие будущие поколения, пришедшие в мир и приходящие уже после 1945 года. Целилась, испытывая на прочность, миропонимание, на стойкость, на мужество, на верность идеалам революции, на нравственную высоту людей.

И мы победили! Победили в самом большом смысле этого слова. Нас окружает теперь целый мир социализма. Это прежде всего победа ленинских идей».

Было и прошло… И кто знает, какой трагедией стала для бывшего политрука новая реальность, которая одним махом смела со стола концепцию зарождавшегося произведения. Можно догадываться, что именно она, новая реальность, надолго затормозила работу над романом, внеся – в этом трудно усомниться! – существенные изменения в сам писательский метод.

Эстетическое кредо, которым руководствовался писатель при создании романа «Мой Сталинград», сформулировано им в предисловии к книге. Относя все свои «военные» произведения к разряду художественно-документальных, более того – автобиографических, М. Алексеев подчеркивает: «В них нет выдуманных, или, как еще говорят, вымышленных персонажей. Все мои герои – истинны, за ними сохранены их действительные имена. Большая их часть сложила свои головы там, в Сталинградской кровавой купели. Эти люди, мои однополчане, уже никогда не смогут рассказать о себе. Считаю своим нравственным долгом рассказать о них. Я обязан это сделать, хотя бы уже потому, что остался жить, а они погибли, чтобы я жил. Разумеется, я имел бы большую свободу, идя по проторенной дороге традиционного романа с придуманными героями. Но я не мог этого сделать по соображениям моральным: зачем мне нужна придумка, когда я знал живых людей, настоящих героев Сталинградской героической и трагической эпопеи?!»

Нетрудно заметить, что сформулированные здесь принципы эстетического отражения действительности были неоднократно апробированы М. Алексеевым ранее и доказали свою эффективность при воспроизведении такого жизненного феномена, каким является война. В этом случае, во-первых, писателю нет необходимости думать о занимательности, потому что особый мир войны всегда подспудно содержит в себе категорию