Отметим также, что Монтекукколи имел возможность познакомиться – будь то в мирное время или в военное – с армиями многих крупных держав Европы (Швеция, Испания, Франция, Речь Посполитая, Англия; условно добавим сюда и Османскую империю), не говоря уже про менее значимые (Бавария, Бранденбург, мелкие имперские и итальянские).

Вместе с тем, согласно Монтекукколи, одного военного опыта недостаточно, если к этому не добавлен мыслительный процесс, анализирующий пережитое и формирующий соответствующие выводы. Так, в письме к Болоньези в 1644 г. он поделился своими взглядами на формирование полководца: «Я занимаюсь этой профессией 18 лет непрерывно, и придерживаюсь мнения, что то, чему нельзя научиться за 18 лет, вряд ли можно научиться за более длительное время; потому что недостаток [знаний или компетенции] будет зависеть не от возраста, а от устроения – или мозга, или души, которые будут к этому неспособны. Есть такие солдаты, которые всю жизнь носили оружие, видели бесконечное множество столкновений, и все равно не знают, что такое война; потому что дело не только в том, чтобы побывать в нескольких местах и [поучаствовать] в различных событиях. Необходимо также размышлять о вещах, уметь замечать недостатки и неудобства, извлекать выгоду из хорошо организованных предприятий…, обдумывать и сравнивать одно с другим, и на основании этого формировать максимы и вытекающие из них последствия, которые затем подтверждаются наукой и практикой…»[210].

Творчество Монтекукколи и проблема науки о войне. По замечанию американского историка Баркера, Монтекукколи дерзнул применить к военной профессии понятие «науки» в период, когда этот термин только зарождался[211]. Примечательно, что в своих ранних трактатах Раймондо использовал термин «военная наука» («la militar scienza», «la scienza della guerra»), но впоследствии все же перешел на «военное искусство» («arte bellica», «arte militare»), что могло бы быть истолковано как символичное признание неуспеха попыток придать этой области знаний научный статус. В действительности, Монтекукколи не переставал рассматривать войну как науку, однако само понятие науки в рассматриваемый период отличалось от сегодняшнего. Как справедливо указал Баркер, в эпоху Раймондо «сама концепция науки являлась неполной», в силу чего вопрос о «принадлежности» войны к сфере искусства или науки (в современных определениях) едва ли мог возникнуть. Поэтому и самого Монтекукколи нельзя назвать ученым, к тому же его «профессия» не являлась таковой[212].

По мнению Баркера, военная наука – «такая же нереальная вещь, как и так называемая наука истории», и корректнее говорить о «слегка научном» строго систематическом подходе к изучению прошлого с «относительной уверенностью в том, что в нем есть какие-то ценные уроки[213]. Однако Баркер признает, что, несмотря на тщетность первоначальной попытки Раймондо определить солдатскую службу в научных терминах, «его взгляд на нее был более упорядоченным, систематическим, рациональным и… более прагматичным, чем у любого из его предшественников»[214].

В противовес этому мнению, историк Перьеш определял военную науку как чисто эмпирическую дисциплину, которая «может черпать свою систему, принципы и руководящие принципы только из практики ведения войны того времени»[215]. Согласно венгерскому историку, система современной военной науки, которой стали придерживаться все авторы, сложилась в XVI в. После бурного расцвета военно-научной литературы в XVI в., Перьеш усмотрел ее «необъяснимый застой» и даже глубокий спад с первых десятилетий XVII в. до первой четверти XVIII в.[216] Уникальность Раймондо, согласно венгерскому историку, состоит в том, что только он в данный период занимался проблемами взаимосвязи между стратегией, крепостями и снабжением. Трудно, однако, согласиться с другим утверждением Перьеша – о том, что в этот период якобы отсутствуют работы по тактике (кроме Мельцо и Валльхаузена) и о проблемах снабжения (кроме беглого обзора в «Афоризмах» Монтекукколи), и что развитие получила только сфера фортификации и военной техники. Этот тезис привел Перьеша к еще одному спорному выводу о том, что генералы XVII века «действовали без всякой теоретической базы, опираясь только на свой опыт»[217].