Хотелось есть. Спать. Опять есть. Тепло. Мягкое влажное поглаживание. Хотела есть и плакала. Это помогало, сразу была еда. Еще были звуки. Ворчание и писк. Непонятно.

Запахи. Самый лучший запах Старшей-Самой-Своей. Она пахла едой и грела. Был Старший-Свой, нюхал и лизал. Были Другие-Свои, много. Я ела и спала, меня ласкали. Хорошо. Плохо, если не чувствуешь запах Старшей-Самой-Своей. Я плакала, и тогда Она приходила. Снова становилось хорошо.

Потом появился свет. Я от него чихала. Стали приходить Большие, они не такие как мы, но тоже Свои. Гладили. Иногда я оказывалась высоко, не там, где тепло, и меня снова гладили и ощупывали. Было страшно, и я плакала. Но Старшая-Самая-Своя ворчала, и меня сразу к Ней отпускали. Я ела и засыпала. Старшая-Самая-Своя осторожно ложилась так, чтобы я была почти под Ней, это очень тепло и уютно. Весь мир исчезал, оставался только Ее запах.

Перестала мерзнуть. Стало все интересно. Ползала и нюхала. Старшая ворчала, и тогда я подолгу смирно лежала рядом с Ней. Потом снова уползала нюхать.

Другие-Свои кусались и лизали. Я тоже, но меньше, чем они. Кусалась, только когда Другие-Свои пытались первыми подползти к Старшей-Самой-Своей. Она только моя! И еще я кусала Черного-Своего, потому что он наглый и всегда начинал первым.

Нас встретил огромный такс песочного цвета. Он пулей вылетел на крыльцо, рявкнул басом и вразвалку вернулся в дом. Только потом мы увидели за дверью улыбающуюся хозяйку. Мы два часа тряслись в электричке, а после еще полчаса на автобусе. Охота, как известно, пуще неволи.

Такса-мамаша встретила нас крайне неприветливо. Вид у мраморной красавицы был хоть и гордый, но утомленный. Щенки ее изрядно высосали и достигли как раз того возраста, когда они начинают расползаться во все стороны. Папа-такс время от времени помогал супруге следить за порядком, но ему быстро надоедало, и он лез спать подальше от чад на продавленный диван.

Хозяева прогнали взрослых собак из комнаты, и мы с Леной смогли внимательно изучить цель поездки. Цель была одного месяца от роду, рыжей с черной полоской вдоль хребта, с голым розовым брюхом и темным кончиком крошечного хвоста. Цель таращила карие глазенки и отмечала свой путь писком и лужицами. У нее заплетались лапы, и она то и дело забывала, в каком порядке их переставлять. Тогда щеня садилась на задницу и плакала. В общем, она была идеальна.

Естественно, после смерти Лизаветы Первой мы торжественно зареклись не думать о новой собаке минимум полгода. И честно старались примерно неделю. А потом втайне друг от друга стали искать в Сети объявления о продаже щенков таксы. Через две недели мы искали вместе. У нас был стимул. Как прикажете объяснить ночной цокот собачьих коготков в коридоре, если в доме уже нет собаки? Цокот совершал обычное для Лизы ночное паломничество на кухню к миске с водой. Что следует думать, если утром на одеяле видишь привычную нагретую ложбинку, в которой любила нежиться такса? Она явно не желала покидать дом и как могла намекала на скорейшее возвращение.

На фотографии были выложены рядком шесть упитанных щенков – двое рыжих, один черный, один мраморный и еще двое рыжих с чернотой. В объявлении адрес за двести километров и уверение, что щенки полностью здоровы. Ничего больше нам и не требовалось. Созвон, приглашение, подъем в пять утра, и в десять мы уже стоим над крохотной копией Лизаветы.

Большой-Другой. Не Свой. Страшно. Нет, не страшно. Интересно. Ворчит. Замираю. Не страшно. Еще Другой. Нет, Другая. Большая-Другая. Большой-Другой совсем близко, от Него пахнет так, будто он не совсем Другой, а немного Свой. Касается меня, гладит. Приятно. Хочу еще. Хочу ближе к Нему. Мне спокойно и хорошо, как около Старшей-Самой-Своей.