А сейчас нам пора – если вы помните, мы с Лизкой только что ворвались в городской сквер. Нам нужно двигаться дальше, чтобы смотреть, видеть и пытаться понять. Но сначала – плач по былому.

Я с детства боялся собак. Нет, не так. Меня с детства уверяли, что собак нужно бояться. Я доверял тем, кто это говорил, и послушно боялся. Вырос и перестал бояться, но собак не любил. Пока не встретил Лену. До нее я вообще не любил.

Когда я в первый раз пришел в гости, на площадку вылетела Лизавета Первая. Радостно залаяла, обнюхала и позвала в новую жизнь. Когда я в первый раз остался у Лены, Лизавета взгромоздилась между нами на кровать и удовлетворенно вздохнула. Когда мы скромно и чинно вернулись из ЗАГСа, собака наклонила голову и несколько минут нас изучала. Она как могла вопрошала: «Я знаю, что с вами ненадолго. Но вы, надеюсь, теперь навсегда?»

Неожиданная поздняя любовь. Моя очередная холостяцкая осень обещала быть серой, но оказалась золотой. Болдинской. Бескрайней. Лизавета, ты ведь знала об этом еще до того, как я нажал на кнопку звонка? Ты меня ждала? Для себя и для Большой-Самой-Своей?

Лена была очень деликатна. Поначалу она не просила о помощи ни в чем, что связано с собакой. Да и какую помощь я мог оказать, если боялся взять таксу на руки? А вдруг в ней что-то сломается? Мы стали вместе гулять с Лизаветой, и через пару недель мне на короткое время вручили поводок. Потом не без сомнения доверили пакет для какашек. Убедившись, что я не брезглив, Лена выдала мне пакеты насовсем. Как-то раз она вечером задержалась и попросила меня вывести собаку. Только сегодня, ладно? Я успешно сдал зачет, и через месяц-другой вечерние прогулки стали исключительно моими.

Лизавета Первая привыкла к переездам – она всю жизнь моталась с Леной по городам и весям, от Урала до двух столиц. Последний переезд случился ко мне. Выбравшись в прихожей из переноски, такса пулей пронеслась по коридору, свернула в одну комнату, в другую, шмыгнула в ванную и освидетельствовала специально открытый по этому случаю туалет. В квартире уже стояли Ленкины чемоданы, и их запах успокаивал. Но Лиза все равно два часа не могла приспособиться, стучала когтями, порыкивала и вынюхивала. Ее миски давно ждали на кухне, игрушки были выставлены напоказ в той же корзине, в которой они лежали в прежнем жилище. Мы помогали чем могли, то есть делали вид, что не обращаем внимания. Постепенно собака сама пришла к выводу, что ее мир изменился несущественно. И увесисто вскочила на старый продавленный диван, где мы праздновали с бокалами винишка.

Ее Величество Лизавета Первая, или, согласно совершенно подлинной (а других на птичьем рынке и не бывает) родословной, Элизабет Мария Элайна де Туссен умела заглядывать в сны. Бывало, ночью что-то снится, и вдруг покажется, что я смотрю сон с двух сторон. Причем вторая сторона воспринимает все как-то иначе, непривычно. Каждый раз, очнувшись, я заставал таксу максимально тесно прижавшейся ко мне, ближе Лены.

Из-за вечных странствий у Лизаветы почти не было друзей. Она давно рассталась с погодками и не доверяла новым знакомым. В нашем городе компанию ей составляли миниатюрный таксеныш Марч, спаниель Бруно и молодой джек-рассел Джерри. Была еще пара нейтралов – самоед Том и пудель Шон. Остальных обитателей города Лизавета на дух не переносила. «Марч_Лучший_Юля», как он и поныне значится в наших телефонах, действительно был для Лизаветы лучшим из лучших. Она заботливо вырастила золотистого щенка под себя, в прямом и переносном смысле – Марч в юности обожал проходить у старшей таксы под брюхом. Лизка до последнего продолжала с ним играть, просто быстрее выдыхалась. А он, тогда молодой и быстрый, подгонял подругу задорным лаем и требовал продолжения. После таких игр приходилось мучительно размышлять: такса устала или у нее опять что-то болит? Сама она никогда не жаловалась.