Кто-то засуетился в стороне и поднёс ему стопку распечаток. О, эти распечатки. Они у него уже в печёнках сидят… Файлики, скрепки, канцелярские резинки, степлеры, кнопки, пробковые доски, стикеры для заметок, настольные, прости Господи, календарики…

Это были сканы Библии. Потрясающе – ни в одной из подчеркнутых строчек он не нашёл к себе ни единой отсылки. И все до единой заезженные, как будто они даже не вчитывались в текст… «Возлюби ближнего своего, как самого себя» – серьёзно? Все вокруг коллективно сошли с ума.

Или просто запутались. Очень сильно запутались.

– У вас настолько давно не было человечного начальства? – Кирилл обратился к толпе. Из неё выглядывали знакомые лица: Зульфия, Алёна, Олег. Пятьдесят семь человек из его штаба, он знал их всех по именам, как и должен внимательный руководитель. А ещё клиенты. Насколько же сильным оказалось их желание в кого-то поверить? – А вы, Георгий Маркович? Вы отличный директор! Абсолютно точно не хуже меня. Матвей! Да, я про тебя. Я вижу, что твоя фирма встала на месте, но у всех бывают периоды падений. Это не значит, что кого-то другого нужно считать… кем, лидером культа? Или как это называется?

Матвей округлил глаза и побледнел.

– К-как вы узнали?

– О чём? – Кирилла это всё ужасно утомляло.

– О моей фирме! Что она встала… – он ошарашено оглянулся на остальных. – Я ему не говорил! Он настоящий!

Под новые крики восторженной, но уже не настолько уверенной толпы Кирилл покачал головой.

– Если хочешь понять, что происходит, попробуй – просто ради разнообразия – сгонять на свою же стройку. Вот как раз Павел стоит, пообщайтесь. Может, придёте к чему-нибудь… И где мы вообще? Это конференц-зал? Господи, я уже думал, вы меня в каких-то древних катакомбах держите…

Усталость давила на виски. Люди медленно, робко опускали руки.

А Кирилл вдруг всё решил.

– Анечка, у меня встреча на четыре, да? С музыкантами?

– А?.. Д-да, на четыре, правильно…

– Отмени её, пожалуйста. И все остальные тоже.

Толпа зашепталась, а Кирилл, ещё даже не озвучив мысль до конца, почувствовал оглушительный триумф.

– Я увольняюсь, – сказал он, растягивая губы в улыбке. – Я увольняюсь, так что, Георгий Маркович, возвращайтесь с пенсии. Или, не знаю, пусть директором временно будет Петя. Или Катя – ценный кадр! Ребят, честно, всего вам хорошего. Снимайте мантии.

Кирилл сбросил ноги со стола – он спал на столе, надо же – и прошагал к двери. Она открылась. Её даже не пытались запереть.

– И что… что вы теперь будете делать?

Анечкин негромкий, смущённый голос. И восемьдесят с лишним обращённых к нему пар глаз.

– Открою ларёк с мороженным, – сказал Кирилл и вышел за дверь.

Вниз по эскалатору, через вращающуюся стеклянную дверь. На свежий воздух. В Геленджик какой-нибудь. Или в Сочи. На свободу.

Спрос рождает предложение, да? Хоть на мороженное, хоть на слепую, безосновательную веру. Ну и ладно. Он просто откроет ларёк.

И пусть ему говорят, что таких уже целое море – мало ли, вдруг он и правда избранный.

Пусть оно перед ним расступится.

Они пришли вместе с дождём.

Галина Матвеевна открыла дверь, а с них обоих так отчаянно текла вода, что лужа в коридоре начинала претендовать на звание водохранилища. И она, конечно, сначала обратила внимание на неё, на эту лужу, а уж потом на промокших потенциальных съёмщиков. Лужа, в конце концов, могла нанести реальный вред: впитаться в пол так, что он вздуется, а потом бери и давай всяким чижам за это скидку. Галина Матвеевна захлопотала, побежала за тряпкой, а потом мелкими, суетливыми движениями начала промокать воду, даже не замечая в ней чужих сандалий.