Иоанн подошел к Офоньке и схватил за волосы, заглядывая в помутневшие глаза:

– Слушаю тебя, раб неверный. Открой перед лицом нашим мерзость своего сердца и блуда души не скрывай… Ибо уже ликуют о твоей пропащей душе сонмы бесовские и славят твою погибель во аде!

Очнувшись на мгновение и догадавшись, что перед ним сам царь, Офонька завопил что было мочи:

– Брешут, собаки! Измена! Кругом измена, государь, не верь никому…

Холоп вновь потерял сознание и сник телом.

– Теперь ты сказывай! – Иоанн посмотрел на Малюту, и в царском лице опричник увидел возрастающее сомнение.

– Строгановы людей лихих на двор призывают. Оружие заготавливают впрок. Никак отложиться задумали…

– Что за люди?

– Разбойники да тати. Среди них и Карий, что убийствам у персов учился, турок резал, да с казаками на Волге разбойничал…

– Так почему же он купцами прежде меня нанят? – Иоанн с размаха ударил посохом Малюту. – Строгановыми интересуешься, все мошну набить не можешь?

Иоанн неистово бил Малюту, затем, отбросив посох, вцепился пальцами в волосы:

– Я бояр страхом смертным монахами делаю, а вот Аника сам пошел. По страху Божьему, а не государеву, ибо более моего гнева боится Господа. Оттого и я их не трону. – Царь оттолкнул Скуратова и устало пошел к выходу. – Пока не трону…

Возле самых дверей обернулся и поманил Малюту к себе:

– Холопа сего выходи… да наставь уму-разуму по уставу кромешному… Пригодится-то холоп…

– Войдем в Орел-городок, или как его по-пермяцки, Кергедан, то ей-ей, тотчас же загуляю! – запальчиво божился казак, покряхтывая под навьюченной ношей. – Сначала пропьюсь до последнего медяка, после всех девок перещупаю!

– У Григория Аникиевича порядки построже московских, – усмехнулся Савва. – Станешь охальничать да озорничать, быстро в порубе окажешься, цепным псом выть станешь.

– Пустое. – Василько махнул рукой. – Коли пришли званы, так и уйдем не драны. С такой грамотой, как у нашего атамана, никто обидеть не посмеет. Чую, вволю потешится душа казацкая!

Черномыс с надеждой посмотрел на Карего:

– Если что случится, ты ведь не выдашь, атаман?

– Гуляй, Василько. – Данила хлопнул его по плечу. – Только смотри, местные солевары так отделать могут, что и цепи строгановские милы будут.

Вдалеке показались срубные крепостные стены с двумя восьмигранными башнями у ворот.

– Ай да Орел-городок! – Казак заломил набекрень шапку. – Стоит без году неделя, а стены потверже Сольвычегодских! Нет, посмотрите, обламы-то какие! Сунься к такой стене, так из тебя в подошвенном бое решето сделают!

– Ты никак и сам городки брал? – усмехнулся Карий. – Говоришь так, словно пули на своей шкуре прочувствовал.

– Татарские да турецкие! Бывало, и русские… – рассмеялся казак. – Всяко случалось… Да кто из нас без греха?

– Вот Савва безгрешен. Истинно агнец среди волчищ.

– Да бес его знает: не то монах, не то ведун… – Казак выпучил глаза. – Прижился за пазухой у Строгановых, а то по доносу давно бы на кол посадили.

Василько посмотрел на Савву и потянулся за самопалом.

– Не балуй, дурень! По-хорошему пищаль-то оставь!

– На кой леший ты мне сдался, – чертыхнулся Василько. – Гляди, над нами полдороги ворон кружит. Вишь, что-то у него поблескивает. Никак, шельма, кольцо увел!

Казак сплюнул на удачу, прищурился и выстрелил. Птица, перекрутившись в воздухе, замертво рухнула вниз.

– Попал! Ей-богу, попал! Сшиб паршивца влет! Айда за добычей! – Казак со всех ног бросился к своей добыче.

Он вернулся к саням и бросил мертвого ворона на снег. Ниже крыльев, между шеей и животом, среди черных перьев поблескивал медный православный крест…