Карий бросился к казаку, но, встретившись взглядом с его пустыми глазницами, остановился.

– Нет, не пойду. Ты обещал накормить меня хлебом и обманул. Тогда я наглотался камней и помер. Теперь вот из хлебушка куколок леплю, пусть детки малые поиграют…

Василько засмеялся и, продолжая лепить хлебных людей, запел жалобно, как юродивый:

Карий отошел в сторону и столкнулся с Семеном Строгановым. Купеческий сын ползал на коленях и, размашисто крестясь, отдавал земные поклоны. Карий отчетливо разглядел, что его затылок был рассечен и окровавлен так, как обычно бывает от удара кистеня.

– И меня не зови, не пойду… – сказал Семен, не поднимая глаз. – Иное царство грядет днесь, где ночи уже не будет и не будет нужды ни в светильнике, ни в свете солнечном, потому что всех осветит Господь Бог!

Вдалеке показался Савва, ковылявший на костылях, с трудом передвигая распухшие, почерневшие ноги. Подойдя, он посмотрел Даниле в глаза и улыбнулся:

– Я пойду…

Карий почувствовал толчок – изба вздрогнула, загудела и занялась разом, как просмоленная.

– Лошадь, лошадь спасайте! – истошно кричал Савва, спросонья путаясь в штанинах. – Без лошади пропадем!

В горящей конюшне Василько, в порванном и перемазанном кровью исподнем, загонял волка в угол, стараясь лишить хищника маневра. Вбежавший Данила понял, что с матерым зверем казаку не управиться, скоро волк перестанет пугаться огня и растерзает казака в два счета.

Карий вытащил ятаган и неспешно пошел на зверя.

– Куды! – завопил Василько. – Сам с него шкуру спущать буду!

Данила медленно приближался к волку, улавливая каждую мысль, предугадывая каждое движение. Волк, почуяв силу противника, прекратил метаться и приготовился к схватке. Шерсть встала дыбом, морда ощерилась, обнажая ровные ряды смертоносных зубов, и только в глазах блеснуло ледяное отчаяние…

Зверь бросился вперед, одним прыжком преодолевая пять человеческих шагов, намереваясь вцепиться врагу в горло. Карий увернулся, по-скорпионьи выбрасывая клинок вперед, на лету распарывая волчье брюхо. Вторым ударом проткнул сердце, загоняя лезвие ятагана по рукоять.

Зверь забился в конвульсиях и, соскальзывая с клинка, рухнул вниз, к ногам Карего. Данила провел по лезвию ладонью и попробовал кровь на вкус: горячая, злая, ярая…

Возле выхода из конюшни над умирающей кобылой плакал казак:

– Прости, родная, недоглядел…

– Иди, забирай одежду, пока не сгорела. Я ей помогу…

– Что ты, Данила! – казак вцепился Карему в руки. – Разве она, лютый зверь, чтобы ее, как волка, прирезать? С ней же по-человечески, по-христиански надо…

– Как знаешь. – Карий оттолкнул казака. – Верст десять прошагаешь по морозу в исподнем, не так заговоришь.

Возле горящей избы суетился Савва, складывая пожитки:

– Все вынес! Ничто не пропало!

Увидев на лице Данилы кровь, протянул рушник:

– Ранен?

– Волчья кровь. Выводи казака, не то сгорит заживо вместе с кобылой… – Карий протер лицо снегом. – Надо разобраться, кто избу поджег.

Он посмотрел на поспешно одевавшегося казака:

– Ты караул держать должен. Как в исподнем оказался?

– Тихо было, покойно… Решил вздремнуть на лавочке по людскому обычаю… Изба-то сама занялась, мало ли от чего…

– Плетей бы тебе всыпать. – Карий подошел к казаку и схватил его за грудки. – В следующий раз шкуру с тебя спущу!

– Не добрый ты человек… – Казак угрюмо помотал головой. – Хуже лютого зверя.

– Ты, казак, судить обо мне вздумал? Если бы не волки, а вороги пришли, да передушили сонными, как курей? Как бы выглядела твоя доброта?