Внук моего мужа Лея Кейн
1. Пролог
Мою руку жжет от того как Дамир вцепился в нее своими железными пальцами. Словно затянул на запястье раскаленный браслет с впивающимися в плоть шипами. Но в груди печет сильнее, и лицо заливает краской от стыда — перед родителями, братом, сестрами, родственниками жениха и всеми гостями.
Дамир толкает меня прямо в центр двора. Поскользнувшись на мокром от мелкого дождя газоне, падаю грудью вниз. И только вовремя выставленные перед собой руки спасают мои ребра.
Лица поднять не решаюсь. Я опозорила свою семью. Опозорила Дамира. Втоптала в грязь его чувства.
Пять сотен пар глаз устремлены в меня. Музыканты больше не играют. Джигиты не танцуют с моими подругами. Старшие придержали свои благословения. Дети прячутся за спинами родителей, будто я заразна.
Напрасно я надеялась, что гименопластика скроет мой грех. От Всевышнего ничего не утаить. И час моей расплаты пришел в самый неожиданный момент — в день моей свадьбы.
— Она порочна! — не крик, а настоящее свирепое рычание раздавливает меня окончательно. Сколько скорби и презрения в голосе Дамира. Ровно столько было в нем любви и нежности пять минут назад.
Слезы душат, катятся по щекам, сильнее обжигая лицо. Я совершенно бесправна. Непростительный грех. Тень, упавшая на мою семью, на весь мой род.
— Все не так, как ты думаешь, — бормочу в бреду. — Не так… Не так…
— Сын, объясни! — требует мой несостоявшийся свекор.
— Твоя сестра, тетя Зухра, все объяснит!
Я чувствую на себе разгневанный взгляд его темных глаз. Он вправе плюнуть в меня и даже ударить. Уже неважно, ведь дома меня и так поколотят, а потом либо выставят за дверь, либо выдадут за первого встречного иноверца и забудут о моем существовании. Таковы наши суровые традиции: женщина ничем не защищена.
— Месяц назад эта блудница оперировалась в нашей клинике, брат, — докладывает тетушка Зухра. — Она восстанавливала девственную плеву! — во всеуслышание.
Вздохи, шепот, плевки, ругательства и молитвы.
Я зажмуриваюсь, вонзив пальцы в сырой газон. Хочется верить, что это всего лишь сон. Кошмар перед свадьбой. Но нет, я остро чувствую, как Дамир хватает меня за волосы и задирает мое лицо, чтобы каждый мог в него посмотреть, запомнить.
— Зухра, я уверен, ты ошиблась, — не хочет верить ей глава их семьи. — Майя чтит традиции. Эта девочка выросла у меня на глазах. Ее отец, мой лучший друг, не позволил бы ей поставить пятно на чести семьи.
— Брат, у нас много пациенток. Время такое, что женщины любят обращаться к пластическим хирургам. Но опозоренных девиц на пальцах можно посчитать. Я каждую в лицо узнаю, каким бы именем она не назвалась.
Мужчина надвигается на меня мрачной тучей. Его кулаки крепко сжаты, как и губы. Хмурый взгляд обводит мое запачканное грязью и травой свадебное платье, и низкий грубый голос задает один короткий вопрос:
— Это правда, дочка?
Я прикрываю глаза. Плечи содрогаются в такт моим рыданиям. Бессмысленно теперь отпираться. Тетушка Зухра все докажет.
— Я не ударю тебя только из уважения к твоей семье, — говорит он. — Убирайся вон, позор всего рода Джафаровых. Мой сын никогда не женится на порченной.
Дамир отталкивает меня, и в тот самый момент весь мир становится враждебным. Даже моя мама, мамочка, не подходит утешить меня. Она боится отца. Его ярости и осуждения людей, которые тихо расходятся, пока родственники спешат поддержать обманутого Дамира.
Никому нет до меня дела. За исключением одного-единственного человека — незнакомого мужчины-иноверца. Приблизившись, садится возле меня на корточки и за подбородок поднимает мое лицо.
На вид ему лет шестьдесят или даже больше, но выглядит стильно, ухоженно. В хорошем костюме. Пепельные волосы с боковым пробором аккуратно стрижены, как и густые усы с бородкой. На запястье дорогие часы и перстни на пальцах. От него пахнет горьковатым парфюмом и табаком, а не старостью.
— Отойди от нее, Валентин Борисович, — обращается к нему разбитый моим предательством отец Дамира. — Она грязная.
А он продолжает молча смотреть в мои глаза. Без любопытства, пренебрежения или страха.
— Выходи за меня, Майя, — вдруг произносит спокойно и располагающе. — Ни к чему принуждать не буду.
— Валентин Борисович, тебя Всевышний покарает!
Он поднимает лицо, встает и выпрямляется перед своим другом.
— Гляди, как бы Он тебя не покарал. За то, что даже не дал ей объясниться.
— Не рушь нашу долгую дружбу из-за девки, Валентин Борисович, иначе ноги твоей больше в моем доме не будет.
— Тогда прощай!
Он берет меня за руку, поднимает на ноги и накидывает на мои тонкие плечи свой пиджак, согретый теплом его тела. Ведет меня сквозь плотную толпу озадаченных гостей к своей машине, усаживает на заднее сиденье и хлопает дверью. В тишине глухого салона я могу слышать лишь редкое бряканье капель дождя по крыше.
Лбом упершись в спинку переднего кресла, читаю все молитвы, какие помню, но легче не становится. Мне было одиннадцать, когда нас с Дамиром сосватали. Целых восемь лет я трепетно ждала дня нашей свадьбы. Я фантазировала, какой у нас будет дом, сколько мы родим детей, придумывала имена дочерям, которых буду приучать к традициям. Все рухнуло в один миг. И в глазах людей в этом только моя вина.
— Воды? — Сев за руль, Валентин Борисович бросает сумку на сиденье рядом и протягивает мне бутылочку с минералкой.
— Спасибо, — пищу затравленно. Делаю несколько жадных глотков и, смахнув слезы, выдыхаю. — Не надо вам лезть в это.
— Уже поздно. — Он заводит машину и везет меня прямо в дом родителей. Туда, где собраны мои вещи и приданое. Где я выросла и клялась отцу быть его гордостью.
Через полчаса моя семья в полном безмолвии слушает тиканье больших напольных часов в гостиной. Мама тихо всхлипывает: ей еще предстоит познать гнев отца за плохое воспитание дочери. Младшие сестренки скромно стоят в углу, потупив лица в пол: им теперь не сыскать хороших женихов. Старший брат, скрестив руки на груди, отвернут к окну. А отец, сидя в кресле, буравит меня оскорбленным взглядом.
— Кто? — наконец хрипло спрашивает он. — Кому ты за бесценок отдала честь своей семьи?
Больно сглатываю. Нельзя отвечать правдой. Уж лучше пусть отец считает меня грешницей, чем…
— Кто?! — рявкает так, что все вздрагивают.
— Меня оклеветали, — бормочу виновато. — Все было не так… Вы же знаете, Деши давно хочет замуж за Дамира. Вот и навыдумывала, будто видела меня с кем-то… Клянусь, отец…
— Замолчи, мерзкая девчонка! — вскрикивает он, покраснев от злости.
— Хватит! — вмешивается Валентин Борисович. — Смотреть противно, как вы обращаетесь с родной дочерью. Я сам отец. У меня сын, дочь, два внука и внучка Марьяночка. И не спешите ставить меня на место, утверждая, как мне чужды ваши обычаи и принципы. У моего старшего внука мать мусульманка. Я знаю, какая между нами пропасть. Не могу гарантировать, что в моей семье Майе будет легко, ведь это столкновение двух разных миров. Но могу точно сказать, что там ей будет лучше, чем здесь. Если она согласна, мы узаконим брак в ближайшее время, и я заберу ее. Взамен на стабильность прошу лишь быть моим лицом. Я банкир. В моих кругах модно иметь молодых жен-красавиц. Майя повысит мой авторитет, а я обеспечу ее заботой и деньгами. — Он переводит пытливый взгляд на меня. — И мне плевать, натуральная ты девственница или искусственная. У тебя будет отдельная спальня, и я никогда не войду в нее без твоего приглашения. Даже если ты не примешь меня до конца моих дней.
— Сколько вам лет, Валентин Борисович? — интересуется отец, с сомнением относясь к его предложению.
— Шестьдесят шесть.
Мама утыкается в край своего праздничного платка, протяжно завыв. Брат впервые одаривает меня взглядом. Его прямая обязанность — наказать меня. Избить розгами, запереть в сарае, заморить голодом — не имеет значения, как, главное — доказать всем, что он мужчина, достойная замена своего отца и главы семьи.
Сняв со своего пальца священный перстень, подаренный ему нашим покойным дедушкой, брат подходит ко мне и вкладывает его в мою ладонь.
— Будь счастлива, сестра, — по-доброму и даже с улыбкой.
— Да как ты можешь?! — Отец подскакивает с кресла. — Из-за нее другим твоим сестрам не видать выгодного брака!
— Выгодного — это как у вас с мамой? — осмеливается сказать брат. — За всю свою жизнь не заметил между вами и капли нежности. Вы же не любите друг друга, а терпите. Сначала из-за родителей. Потом из-за детей. Теперь из-за боязни осуждения. На дворе двадцать первый век, отец. Наши женщины имеют право на образование, на свободу выбора, на чувства. Хочешь крови, — он подворачивает рукав и протягивает ему свое развернутое предплечье, — возьми мою. Хоть всю. А Майю отпусти. Она всегда была честна с нами. Раз сегодня утаивает имя безбожника, опорочившего ее, значит, есть причина.
Стиснув зубы, отец отворачивает лицо и цедит:
— Пусть уходит, если хочет.
Слова, как гром среди ясного неба. Отец дает понять, что ему безразлична моя дальнейшая судьба. А я знаю, что оставшись здесь, не сыщу хорошего мужа.
Сжав подарок брата в кулаке, робко поднимаю глаза на Валентина Борисовича и отвечаю:
— Я согласна.
2. Глава 1. Майя
Я беру только самое необходимое: белье, несколько платьев, два платка, фотоальбом и паспорт. Шкатулку с украшениями и косметику оставляю сестрам. Им нужнее для приданого. Меня взяли без него. Да и отца еще сильнее гневить не хочется. Маме и сестрам и без того достанется, когда я уйду.
