— Ты совершаешь ошибку, — как заевшая пластинка повторяет мама, прилипнув к расхаживающему по комнате отцу.

— Ты за ней недоглядела, женщина, а ошибка на мне?! — Он грозно замахивается, и она отскакивает в сторону.

Отец никогда не поднимал на маму руку. Во всяком случае, я ничего подобного не помню. Сегодня он и правда сильно разочарован в жене и дочери.

Запахнув на себе пальто, поднимаю свою небольшую сумку и тоскливым взглядом обвожу родных, вмиг ставших чужими.

— Прощайте. — В груди давит так, что дышать не могу. Стыдом скручивает каждый нерв, каждую мышцу. — Свидимся, иншааллах.

Мои свадебные туфли отстукивают последние шаги в родном доме. Как только за моей спиной закроется дверь, назад дороги не будет. Но меня никто не останавливает. Плач матери утихает, отдаляется и исчезает, когда я сажусь в машину Валентина Борисовича.

Дождь прекратился. Теперь на улице пахнет снегом, холодом.

— У вас премерзкая погода в декабре, — улыбается мужчина, поглядев на меня в зеркало заднего вида. — Всегда так?

— А у вас иначе? — спрашиваю, переведя взгляд на улицу.

Соседи кучками толпятся у ворот своих домов, косятся в мою сторону, обсуждают, сплетничают. Но я вдруг осознанно понимаю, что мне больше нет до них дела. Я ответила согласием на предложение постороннего человека, о котором ничего не знаю. Старый банкир и друг семьи Дамира. Бывший друг. Из-за меня.

— У нас снега порой по пояс наметает, — отвечает он, заводя машину.

Я не спрашиваю, куда мы едем. В отель, в аэропорт, в ЗАГС — какая разница? Я уже его жена. Не по закону, так по сути.

— Мы можем подать заявление у нас. Или здесь. Но придется потрудиться — раздобыть тебе справку о беременности. Чтобы нас быстро расписали. У меня бизнес, Майя. Я не могу тут задерживаться.

— Нельзя переступать порог вашего дома чужой. Это неправильно.

Он снова улыбается. То ли его мои принципы смешат, то ли радуют.

Привезя меня в гостиницу, Валентин Борисович снимает два номера. Хотя я бы ни слова не сказала, если бы мы разместились в одном. Как и не скажу, если после церемонии он нарушит уговор и заставит меня лечь с ним. Так я воспитана. Муж — второй после бога. Моя задача — повиноваться ему и не роптать.

Валентин Борисович провожает меня в мой номер со всеми удобствами, оставляет сумку у порога и остается там сам. Ни единого шага в комнату не делает без моего приглашения.

— Мне снова нужен твой паспорт, Майя.

Я достаю документ из кармана пальто, отдаю ему, не глядя в глаза, и отхожу к окну. Мне надо смириться с тем, что я выхожу замуж не за любимого мужчину, а за старого незнакомца-иноверца.

— Прими душ, погрейся, переоденься. Проголодаешься — позвони администратору закажи из ресторана все, что захочешь. О ценах не думай. Я в состоянии тебя прокормить.

Зачем он это говорит? Чтобы я еще больше почувствовала себя зависимой? Нет! Он же не из наших мужчин. Наверное, он считает меня забитой мышью, заклеванной старшими. А может, и прав. С самого рождения меня приучали подчиняться чьей-то воле и платить за милости.

— Спасибо, — отвечаю я вслед выходящему мужчине.

Никакого аппетита нет, а погреться не помешает. Я уже пальцев ног не чувствую в этих проклятых узких туфлях.

Сняв пальто, платок и обувь, отправляюсь в душ, где впервые после позорного ухода из дома Дамира гляжу на себя в зеркало. Зареванная, взлохмаченная, грязная. Туш размазана по щекам. И в таком виде Валентин Борисович взял меня, в таком виде я стояла перед семьей и пряталась за спиной своего нового жениха, когда он регистрировал нас в этом отеле. А ведь меня учили не показывать, что творится внутри.