Синъити, в свою очередь, оказался в мрачном, сплошь пропитанном страхом мире, где любой шаг мог привести к жестокой расправе и лишению свободы. Непосредственно под германской оккупацией, он вместе с другими местными жителями пытался сохранить свою человечность в ужасающих условиях жизни. Он часто вспоминал о брате и тем годам, которые они провели вместе, играя в саду и делясь мечтами о будущем. Беспокойство о Хироюки не покидало его ни на мгновение. Синъити задавался вопросами: каково это – быть частью Японии, какой она стала под контрольным гнётом? Возможно ли, что их пути когда-нибудь снова пересекутся?

Годы разделения стали тяжёлым испытанием для обоих братьев. Хироюки продолжал искренне верить в идеалы, которые прививались ему с детства, но всё больше впадал в раздумья о реальности, скрытой за театром пропаганды. Он находил утешение лишь в образах своего младшего брата и воспоминаниях о свободе детства. Внутренний конфликт нарастал: необходимость подчиняться режиму противоречила его собственным идеалам человечности и братства. Он не мог отделить себя от реальности, что его брат страдает в условиях угнетения.

Синъити, испытывая каждодневные унижения, ставил перед собой цель: найти способ пройти через железный занавес, чтобы воссоединиться с братом. Он стал частью движения сопротивления, собирая информацию о расположении вражеских войск, о насилия со стороны оккупантов, о том, что могло бы стать сигналом, чтобы поднять народ на борьбу. Начав работать в подпольной ячейке, он испытал на себе все ужасы войны, но в его сердце продолжалась жить надежда на встречу с Хироюки.

Однажды, благодаря пространственным антифашистским движениям, к ним стала поступать информация о глубоком расслоении между силами оккупации. Связь между двумя братьями, наконец, установилась. Они начали обмениваться посланиями, наполненными горечью разлуки, но в то же время полными надежды на то, что брошенные оковы отсутствия не будут контролировать их судьбы навсегда. Их письма содержали мечты о воссоединении, о семье и о том, какой мир они смогут создать в будущем, когда всё это закончится.

История Кавасимов стала отражением многих других историй людей, разделённых искусственными границами. Их жизнь между контролируемыми Германией и Японией территориями символизировала более широкую картину о страданиях и надеждах, которые потеряла не одна семья в тот исторический период. Каждое письмо, словно путеводная звезда, укрепляло связь между братьями, становясь светом в трудные времена – неуничтожимым огнём, которое подогревало их души и придавало силу продолжать борьбу, даже когда шанс на ту самую встречу казался ничтожным.

В условиях нового порядка, установленного Японской Империей, эксплуатация ресурсов и людей достигла беспрецедентных масштабов. Во всех уголках оккупированных стран внедрялись методы жестокой эксплуатации, направленные на извлечение максимальной выгоды для процветания империи. Концлагеря для корейских рабочих, массовые депортации индонезийцев и другие формы угнетения стали неотъемлемой частью этой системы.

Корейские рабочие, собранные в лагеря, оказались в составе механизма, который позволял Японии контролировать обширные ресурсы полуострова. Эти концлагеря, часто скрытые за моральным прикрытием «работы на великое благо», превращались в настоящие фабрики слёз. Михаил, один из многих корейцев, брошенных на произвол судьбы, каждое утро просыпался с мыслью о выживании, а не о мечтах или надеждах. Его день начинался с углублённых работ на крупных заводах, подключённых к японской экономике. Условия труда были ужасными: недостаток пищи, отсутствие лекарств и страх перед побоями за малейшие ошибки формировали атмосферу, в которой существование стало настоящим испытанием.