Работать на заводе означало подвергать себя жестокому игровому процессу, где каждая минута считалась. Концлагеря, разветвлённая сеть, служили механиков для ведения ресурсоёмкого производства. Мужчин и женщин использовали не как людей, а как бездушные рабочие единицы. Они лишались свободы выбора, а их имена стирались, заменялись номерами. Крики страдания поглощались печным дымом, в то время как новые партии угнетённых поступали каждый день, словно топливо для неумолимого механизма.

В это время, по отношению к индонезийскому населению применялись схожие методы. Массовые депортации индонезийцев, ставшие следствием войн и конфликтов, принесли страдания многим местным жителям. Ввиду текучести ситуации, много людей сталкивались с принуждением. Их вывозили в другие страны для выполнения больших правительственных задач, что в большинстве случаев означало лишь принуждение в работах несправедливого труда. Сотни тысяч индонезийцев покидали свои дома, отправляясь на работы, которые часто ставили их на грани жизни и смерти.

В лагерях, разбросанных по различным регионам, индонезийцы испытывали полное отсутствие человеческого достоинства. В поисках простого куска хлеба, они подвергались избиениям и унижениям, работая дни и ночи, чтобы выполнить установленные нормы, которые были абсолютно неразумными. Их труд не оставлял места для отдыха: жесткие условия жизни в сочетании с угрозами перевода в другие более ужасающие места порождали экологию непрерывного страха.

Подобная эксплуатация работала как безмолвный механизм, заключая людей в тиски системного налаживания. Мало кто из путников, проходивших мимо лагерей, смог осознать полного размаха трагедии. На фоне заводских гудков и криков рабов, шуршание граней печатной продукции Японии искренне заполняло умы местного населения: будущее, выстраиваемое в духе новой империи, не оставляло места для старых традиций, воспоминаний о свободе и человечности.

Тем не менее, трудности и страдания не сломили дух этих людей. В каждом лагере, в каждом углу, где страдания стали обычным делом, возникали искры надежды. Сердца, полные боли и утрат, начинали шептать о свободе и отмщении. Вырастали тайные сети, которые связывали людей на местах: обсуждения, планирования, мечты о свободе от гнёт японского режима. Это становилось основой для будущего сопротивления, и далёкое эхо от их борьбы вновь напоминало о том, что угнетённые люди, даже будучи разорванными и униженными, имеют право мечтать о независимости и достоинстве.

В тени тоталитарного режима, пропитавшего весь восточный мир, возникли подпольные школы, где смелые учителя передавали знания подросткам, опираясь на знания о «старом мире». Одним из таких легендарных подпольщиков был Ли Вэнь, человек, который превратил свою жизнь в непрекращающуюся борьбу за сохранение культурного наследия и образования в условиях жестокого угнетения.

Ли Вэнь вернулся в родной город в Китае после многих лет путешествий и увлечений. С тех пор, как новый порядок пришёл на его землю, бесконечные жертвы милиции и идеологические запреты разорвали его мир. Не желая мириться с этим бесчеловечным положением, он решил создать сеть подпольных школ, куда могли бы приходить подростки, жаждущие научиться чему-то большему, чем прописные истины, навязываемые режимом.

Небольшие подпольные группы собирались в скрытых от глаз властей местах: в бросовых зданиях, заброшенных подвалах и даже в крошечных чердаках. Здесь, среди поразительных историй о прошлом, Ли Вэнь учил юных слушателей идеям свободы, незнания и справедливости. Дети с восхищением слушали, как он делится знаниями, рассказывая о философах, писателях и героях, чьи идеи однажды изменили мир. Он показывал им страницы потрёпанных книг, доставленных из секрета и доставленных для сохранения знаний о мирных временах, когда человечество стремилось к дружбе и сотрудничеству, а не к кровопролитию.