В залах современных образовательных учреждений звучали гимны, восхваляющие императорскую власть и величие нации. Дети, сидя в строгой форме, слушали наставлений мудрых учителей, которые укореняли в их сознании понимание обязательств, которые они несут перед своей страной и её лидером. Любовь к Императору становилась не просто моральной нормой, а божественным предписанием. Малыши вместе с родителями выполняли предписания, капая масло на огонь государственного идеала, которому должны служить. Уроки чести и гордости за свою культуру обретали форму ритуалов, которые возвращали синтоистские традиции в повседневную жизнь.

Сложные ритуалы и занятия были призваны создать у детей чувство принадлежности к великой нации. Доброта, смелость и, прежде всего, верность, которые прививали им в раннем возрасте, становились основами их мироощущения. Они должны были расти с осознанием того, что каждый их шаг будет направлен на служение Императору и укрепление его власти. В этих малых сердцах воспитывался священный долг, который в будущем положит начало их самостоятельным выборам, но лишь в пределах того, что предписано верховной властью.

Однако не все относились к этим заповедям без попыток сопротивления. В отдельных уголках общества четко ощущалась тоска по старым временам, когда семья и община были важнее настойчиво навязываемых правил. Некоторые трудовые классы, не успевшие адаптироваться к новым условиям, открыто выражали недовольство, призывая к добрым делам и взаимопомощи. Они верили, что дети должны учиться, опираясь на свои собственные традиции и культуру, а не слепо следовать указаниям власти. Эти размышления о свободе и человечности порой объединяли взрослых и детей, создавая искры надежды и понимания.

Служение Императору становится неотъемлемой частью жизни на оккупированных территориях, но одновременно с этим закладывается важное зерно сомнения. Как можно говорить об уважении к жизни и справедливости, когда сама установка противоречит идеалам людственности? Пренебрежение к этим вопросам находит отклик в умах воспитанников, и каждый раз, когда они писали в своих учебниках о духовной связи с Императором, в каких-то уголках их души возникало понимание несовершенства системы.

Тем не менее, школа продолжает функционировать как мощный инструмент идеологической обработки. Образование по кодексу Бусидо становится не только вероисповеданием, но и путем к подавлению любой индивидуальности. Многие родители, опасаясь за судьбы своих детей, старались следить за их обучением, предотвращая малейшие проявления недовольства или непослушания.

Так, жизнь по кодексу Бусидо, созданному в красочном чреве синтоистских традиций, становится непостижимой, когда речь заходит об искренности и свободе. Уголовный порядок подчиняет дух человека, но в глубине сердец неугомонных детей сохраняется надежда на лучшее будущее, когда каждый сможет следовать своей тропой, отвергая навязанные идеалы и развивая свою индивидуальную сущность.

В условиях нового порядка восточного мира, навязанный режимом разделил семьи, порой искореняя саму суть человеческих отношений. Одна из таких семей – семья Кавасима, члены которой оказались на острие конфликта между германским и японским влиянием, обрушившимся на их жизни. В результате жестокой войны, их судьбы оказались зажатыми в тисках двух мощных империй.

Старший брат, Хироюки, остался в Японии, в столице, где ежедневно наблюдал жизнь, отражающую все тени новых порядков – постоянные парады, пропагандистские объявления и необратимое утверждение власти Императора. Хироюки, как и многие, пропитался идеями о величии нации и служил нацеленной молодёжной организации, где верность вожду и стране считалась высшей добродетелью. Однако в глубине души он мучился мыслью о том, что происходит с его младшим братом, Синъити, который остался в оккупированном немцами Китае. Хироюки не мог избавиться от ощущения вины за то, что не смог защитить Синъити и свою семью от этой трагической разделённости.