Дремал у столба позорного пьянчужка, стаею псов бродячих окруженный.

А над скамеечкою нашей растопырил лапы кованый цмок-змей виду предивного. Под оным и табличка имелася, что сделанный он был мастером Ульгваром Леворуким по заказу гильдии кузнецов де ля того, чтобы мастерство свое перед иными людями и купцами показать.

- И вот подумалось мне, что неспроста это… тварь, если есть какая, то голодна. А как голод утолить? Силой жизненной. Откуда взять? Вытянуть. Да так, будто бы сами жертвы эту силу и отдали. Вот одна гнев вызывает, а другая – на жалость работает. Человек-то, когда гневается, открытый… вы это позже проходить станете. Самое поганое, что, - Арей присел рядышком и ноги вытянул, на сапоги свои уставился во все глаза. И я поглядела. Хорошие сапоги, правда, необмятые и, значится, труть. Надобно кожу маслицем постным вымазать и в тряпицы закрутить на ночь, тогда она помягчеет. Батька мой еще так делал. – Не один я такой умный. В жизни не поверю, чтобы в тереме царском никто не обратил внимание на этот… нюанс.

Голуби курлычут.

Слышала, что ноне в столице новая мода, чтоб молодые голубей в небо отпускали. Ему, значится, сизаря суют, а невесте – голубку белоснежную.

Красиво, должно быть.

А с другое стороны, оно-то глядеть красиво, но с птицею пойди-ка договорися. Взлетит и обгадит. И пущай сие к деньгам – верная примета – но навряд ли невестушка, которой такое приметится, радая будет. Тут же ж голуби к ногам нашим слетелися, пихают один одного, что бояре думские, да кланяются, жаляться на судьбу.

- Но предупредить нас не сочли нужным, - Арей кулаки стиснул. – Кинули гадюк пару, и думай теперь, чего с ними делать… избавиться? Это если доказать выйдет, что они уже не люди. А так… нервы треплют? Это не преступление. Но… держись от них подальше.

- Кирей…

- И от него тоже. Мутит он что-то, а что – не пойму, - Арей поскреб лоб и пожаловался. – Роги лезут… все не вылезут никак. И болит, и свербит.

- Почесать?

- А и почеши, - и голову наклонил, чтоб, стало быть, чесать сподручней было. Я и поскребла. Надо же… два махоньких пятнышка на лбу проступили, красные, навроде лишайных, только еще припухлые. А под припухлостью этой тверденькое чуется.

От же ж… ни один, так другой, но видать на роду мне писано было мужа рогатого заимети.

- Хорошо… - Арей еще ладонью раскрытою лоб погладил. – Чувствую себя знатным козлом…

Я перечить не стала. Коль чувствуется человеку, то отчего б и нет?

- Когда поедем… вот, - он вытащил из кармана колечко медное, золотой проволокой обернутое. – Я, конечно, не мастер, да только эти годы не зря хлеб ел. Понимал, что только руками своими жив и буду. Вот и… делал кое-что на заказ. А это и для себя… для тебя.

И сам колечко на палец нацепил.

А в проволоке камушки крохотные стеклянными осколочками блестят. Или не осколки, но роса будто бы? И сама проволока, в медь вплавленная, узором идет предивным, словно одна руна в другую перетекает. Гляжу и… и узор плывет, меняется.

Вот руна старшая Хааль, которая есть защита и основа. Вот троица младших… или привиделись лишь? Мелькнули и исчезли в золотых волнах.

- Защита. В том числе ментальная. Пока ты носишь, ни одна нелюдь к тебе и близко не подойдет. Ты, конечно, сама справляешься прекрасно, только… мне спокойней будет. Ладно?

Раз так… да и не только спокойствия ради. Колечко – это дар особый. Сестрам кольца не дарят.

- Спасибо.

Я колечко примерила.

И со страхом – а ну как не в руку придется? Случается такое, а этое верная примета, что не будет в семье ладу, мол, сама Божиня знак дает, что не по себе невесту берешь. Аль жениха.