Он хмурился.

И причитал, что мы, сиречь, студиозусы, вводим его и всю Акадэмию в немыслимое разорение, еще немного и вовсе по миру пустим со своими практиками.

И лошадь нам выдай.

И круп всяко-разных. Ведро. Котелок. Утвари по списку, Архипом Полуэктовичем всученному. А главное, выдали оный список мне, велевши все стрясти в точности. Я и трясла, как умела. Эконом же вздыхал и слезу пустил однажды, подсовывая мне вилки кривоватые, дескать, других нетушки, и вовсе не в прямоте счастие. А ложки и вовсе сверленые, чтоб, значится, не крали. Как же этими сверлеными супу есть, он не сказал, верно, вовсе был против того, чтоб студиозусы ели и продукты казенные тем переводили.

Вот и сражалися мы за каждый мешок.

…а главное, что по норову своему паскудой редкостною будучи, эконом все подмануть норовил. То гречи недосыпет. То пшенку подсунет позапрошлогоднюю, которая уже и с запахом прели, и мышами поетая крепко. То сальце с прозеленью, которую всегой-то и надобно, что тряпицей отереть. Котлы битые, а то и колотые, одеяла – драные… но я науку вашую, сердешная моя Ефросинья Аникеевна, памятуючи, кажное одеяльце пощупала, не поленилась в мешки заглянуть, перевесить и крупы перетрясти с тем, чтоб вовсе негодные в Акадэмии оставить.

Эконома местечкового этакая прыть моя вовсе не радовала. Он кривился. Хмурился. Кричать на меня принимался, что, дескать, возюкаюся и его от дел важных отрываю, что окромя нас на ем еще семеро групп, серед которых некромантусы, а им, помимо одеял и крупов еще надобно всякого прочего выдать.

Ножов там жертвенных.

Свечей сальных, катаных. Волосьев девичьих. Кровей…

Думал, напугаеть. Не на ту напал. И некромантусы, которые за спиною моею стояли печальные да тихие, меня нисколечки не пугали. Ждут? Так и подождут. Вона, им ожидание не в тягость, стоят и дремлют, что кони, на ногах… чему их там такому учат, что с этое учебы они на ходу спят-то?

…два дня я, Ефросинья Аникеевна, с этим экономом мучилася, пока он, закричавши голосом дурным, что, стало быть, я есть ему от самое Божини наказание за грехи прошлые, в волосья себе не вцепился. А тех волосьев у него не так, чтобы много осталося. И не от Божини я, но от наставника нашего с поручением. Так я ему и ответствовала. А что заставила заячьи хвосты в том меху пересчитать, так он же ж у меня их взад не мешком принимать станет, но поштучно. И ежель пары-другой недосчитается, то не простит. Нет уж, все по списку мы с ним вместе проверили и перепроверили.

И ложки у него нормальные сыскались.

И одеяла.

И котелки с прочею утварью. От устатку он мне еще соли с полпуда отсыпал, и хорошей такой, крупного помолу, зерняное. Она на рынку по три серебряных за пуд идет.

Перышко я отложила.

Вот же диво. Вроде и привыкла ужо писать, что лекции, что рефераты, а все одно пальцы негнуткие, упрямые. Попишешь и надобно шевелить, чтоб кровь по ним пошла. А письмо… не о том бы мне писать, не об экономе и соли… если по правде, то в тереме моем хватило б и котелков, и одеял, и крупов всяких. А чего не хватило – рынок близехонько, там и сыскалось бы. Чай, не сбеднели б мы, сами себе припасы справивши, но…

…написать бы, что скучаю зело.

…по дому нашему. По яблыньками, которые перецвели. По Пеструхе и двору… косили ль траву? Косили, верно, да… все одно не кажную неделю, а стало быть, поднялася она, забуяла, особливо крапива у дальней межи. Этую крапиву бабка специательно не выводила, чтоб было с чего щец наварить. С крапивы-то они хорошими выходили и пользительными. Малина, мыслю, тоже разрослася, недраная. А забор чинить надобно было еще прошлым годом. Огород… кто его садил?