– Что же, и ты иногда бываешь прав. Да не во всём. Может, ты и не приметил каких-то внешних формул, но я тут разнюхала: в бедных районах ходят слухи о некой, как ты сказал? «Внешней формуле». Говорят, будто есть одна такая вещица, что может одарить магией даже самого бесталанного. Наведаешься по этому адресу – узнаешь больше, – мило улыбаясь, Элин опустила бумажку во внутренний карман шинели, после чего направилась прочь, подзывая своего молчаливого фотографа, что уже успел истратить все кристальные карточки на запечатление картин будущей сенсации.

Усталый вздох покинул грудь немолодого следователя, чтобы со следующим вдохом его лёгкие наполнились тяжёлым дымом подожжённой сигареты. Взглянув слегка мрачно на Фрида, он лишь помотал головой, и, пока тот смущённо пытался скрыться где-то в районе припаркованной брички, Ильтон вновь направил свой взор в глубину оцепления, ментально переносясь к бушующей энергии, что ещё сегодня была человеком. Дело становилось хуже с каждой новой деталью и не прибавляло лёгкости в разгадке. Хотя в следственной сумке уже было пару зацепок, клубок оставался неприятным. В конце концов, на памяти Рейнхарда там, где появлялась Фаррон, не обходилось без внимания корпораций. Взглянув на уже пустую пачку красных «Вальдрэксов», Ильтон скомкал её и отправил в карман к записке. Ему предстояло много работы.

Фемрис, будучи одним из штатных городов Амбурнийского Союза, почти всё своё существование представлял из себя образ могущественного и великолепного города. Репутация научной столицы тянулась за ним ещё с XVII века, когда разрозненные города-государства и княжества к северу от тракийского хребта были объединены едиными идеями загадочно погибшего Гарона Амбурна. Он был новатором, человеком-эпохой, одним из редких "универсальных людей", чьи идеи были настолько велики, что смогли преодолеть не только столетние распри множества народов этих долин и холмов, но и преобразить почти всю магическую теорию, что до него строилась на колдовстве и чародействе. Впрочем, среди жителей всего континента всегда витали идеи, что именно его новаторство и сгубило его. Он был слишком удобным символом, а потому, став мучеником, позволил могущественным аристократам и процветающим буржуа наконец-то стереть с этой части карты опостылевшую монархию. У любой истории всегда есть две стороны – и пока с одной яркими красками расцветают цветы идеалов, с другой таятся ужасающие теории о жестокой циничности этого мира. Правда же, как всегда, была где-то посередине, неподвластная простому уму и потому сходу вычёркиваемая, заменяемая чем-то, во что хотелось верить.

Тяжёлый стук колёс рассыпался по мостовой в унисон множества иных голосов машин – город всё ещё кипел после своего пробуждения, и чем ближе секретари были к своему управлению, тем больше в этом потоке людей и техники было машинного. Новомодные брички гудели всеми возможными визгами клаксонов, лошади, запряжённые в старомодные телеги и не столь дорогие брички, ржали и фырчали, особенно в моменты слишком близкого сближения со всё ещё диковинной новизной маготехники, а люди лишь старались не попадаться ни под копыта, ни под колёса лишний раз. Во всём этом шуме ворчание Ильтона, вновь находящегося за рулём, явно не было бы услышано, даже если бы его голос проникал куда-то за пределы бронированных переборок и стекла. Впрочем, тот, кому оно предназначалось, напротив – не мог бы от него скрыться, как ему бы этого не хотелось.

– Сколько раз мне напоминать тебе, Фрид, что мы не распространяемся с гражданскими? Не воркуем, не флиртуем, не говорим о погоде и современной моде, – устало почти рычал Рейнхард, пока управлялся со своей служебной колесницей в потоке, ища взглядом место, чтобы обогнать текущий поток и дать волю манадвигателю разогнаться по мостовой.