Давид Маркович отпускает концы ремня, ослабляя давление на шею. Берет меня за голову, толкается особенно глубоко в горло, кончая прям туда, обильно заливая рот, так что часть густого семени потекла по подбородку прямо на грудь.

— Глотай, все глотай.

Член вышел изо рта, и я наконец откашливаюсь, ощущая боль в горле.

Хотела отползти, но тут же схвачена за подбородок.

— Вылизывай, что не смогла проглотить. Саба должна глотать все, — толкает он меня к члену снова. Чуть расслабленному, но не менее крупному.

И пока я занимаюсь чисткой, вдруг чувствую между ног руку, а на спине поцелуй.

Один другой. Его пальцы раздвигают влажные складки и начинают активно их массировать, постоянно задевая клитор.

Дергаюсь, чувствуя, насколько неправильным было то удовольствие, что разносится по телу. Но захват Хозяина тиски, его пальцы искусители.

И вот уже тело наливается тяжестью, соски ноют, внизу живота горит, а с губ срывается стон. Слизываю последнюю каплю спермы. Облизываю губы, ощущая сладко-соленый как тирамису вкус.

Начинаю задыхаться от того, как энергично пальцы заработали в моей киске, доводя меня до постыдного наслаждения, захватившего в плен все чувства, заставляя содрогаться всем телом и про себя умолять: «Еще. О, Боже, ещё!».

Та самая бутылка шампанского наконец взорвалась, точно так же, как и я, буквально уткнувшись головой в твердый член и задыхаясь.

Боже, как же это хорошо, как же это неправильно.

Пока я пытаюсь прийти в себя, Давид Маркович уже одевается и протягивает мне тяжелый бархатный халат синего цвета.

— Меня устраивает. Ты едешь со мной.

Вот так вот. Кастинг? Прошла?

— А вещи?

— Какие вещи? Завтра снимем мерки и закажем все, что нужно. Быстрее, — раздраженно говорит он, и я поднимаю взгляд. В его глазах недовольство, смешанное с презрением. — Мне еще работать сегодня.

Если он меня презирает, тогда зачем берет себе?

25. Глава 24.

Дорогая машина, дорогой многоэтажный дом, дорогой мужчина.

Сказка о Золушке, у которой не будет счастливого конца. Шлюхи не становятся женами, нормальными матерями и, вступив однажды на этот скользкий путь, обратно не возвращаются никогда. Вот и я стала девушкой для утех. Той, кто ничего не значит, лишь служит способом удовлетворения потребностей, таких же естественных, как еда или сон.

Давид открывает передо мной двери, и я вхожу в царство из хрома и стекла, абсолютно бесчувственное место. Здесь нет ни жизни, ни индивидуальности, лишь много пафоса и серого цвета. Такого же серого, как цвет моей жизни.

Я стою на пороге, все так же кутаясь в халат, в котором ехала в машине, пока Давид Маркович проходит внутрь. Ничего не сказав, он скидывает пиджак, рубашку и идет вглубь огромной квартиры: в центре кожаный угловой диван, на стене плазма, сбоку кухня с барной стойкой.

Здесь нет ни личных вещей, ни мелочей. Кажется, что здесь никто не живет, но эту мысль опровергает чайная чашка на барной стойке.

Стою на пороге, не смея пошевелиться, мне в таких квартирах бывать не приходилось, да скоро и эта сказка закончится. Медленно обвожу лофт взглядом, не ощущая ничего, как вдруг обращаю внимание на окно.

Огромное. Панорамное. С видом на раскинувшийся океан города, где небоскребы, как высокие волны золотит солнце и отражается бликами на тех, кто бродит внизу. Невольно задерживаю дыхание от этой красоты и медленно, словно загипнотизированная, подхожу ближе.

Еще никогда вид из окна так не завораживал.

— Нравится? — ощущаю я дыхание на своей коже, повожу плечами от разливавшегося по телу холодка, словно кто-то дунул мне в шею. Не смею шевельнуться, но вот его рука касается плеча и вынуждает повернуться, и я отвечаю: