Как, спросить уже не успеваю, его рот, как локомотив, обрушивается на меня, Давид требует подчиниться своей власти, открыться, впустить язык, принять и полюбить жестокость, с которой он ласкает шелковую влажную глубину.

Прерывает поцелуй резко, словно боится болезнью заразиться, и откидывается на спинку кресла, тяжело дыша и кивая на свой пах.

В эту секунду я очень жалею, что не обладаю способностью заглядывать в голову человеку или становиться невидимкой.

Зато я хорошо умею делать то, что он от меня сейчас хочет. Ждет, пока давит взглядом. Практика была единожды, но Алексей очень старался научить меня поскорее, чтобы насладиться поистине глубоким минетом.

— Доставай, — требует Давид Маркович, пока его рука медленно массажирует мой затылок, ноги уже немеют от страха при одной мысли, как он будет толкать меня вниз на свой, судя по выпуклости, немаленький член.

Помня об обязанностях шлюхи, дрожащей рукой расстегиваю ремень. Вожусь недолго, но чувствую, как часто Давид дышит от нетерпения. Пуговица, ширинка, дорогие боксеры. Он сам стягивает все вниз, оставляя перед моим взором поистине внушительный половой орган.

Эрегированным я помню только один член, бледный в обрамлении темного пучка волос, а здесь…

Невольно стискиваю бедра. Здесь есть, на что посмотреть. Вздыбленный четко вверх. С крупной темно-розовой головкой и выпирающими венами, а главное, ни один волосок не мешает любоваться этой красотой.

Он молчит, и я сама не могу сказать ни слова, слишком завороженная этими линиями. Не могу двинуть головой, чтобы взять в рот. Никогда не думала, что член может быть произведением искусства. Что он может вызывать эстетическое наслаждение, желание попробовать его вкус. Вкусить каплю влаги, выступившую на головке.

Невольно поднимаю взгляд вверх, облизываю губы и вижу, как его почти трясет. Как он вцепился в подлокотники до побелевших костяшек пальцев и вглядывается в мое лицо как безумный. Кажется, безумие передается вместе со слюной, вместе с поцелуем, потому что я чувствую, как рот ей заполняется. Сглатываю.

— В рот, Майя! Просто возьми мой хер в рот, — рокочет он, но при этом не толкает бедра вперед, не подначивает. Только требует и ждет, продолжая массировать голову, словно умоляя меня выполнить его приказ.

Мое имя из его уст как чертова музыка толкается в мозг, распространяя волнение, скопившееся внутри живота.

Смотрю снова на головку, беру ствол одной рукой. Вниз, вверх. И не зная зачем, прижимаюсь к ней щекой, словно приластившийся котенок.

— Блядь, — выгибается Хозяин, и я внутренне улыбаюсь. У него может быть власть надо мной, но и у меня есть власть над ним. Хотя бы в это мгновение, но он слаб перед моими губами, обхватывающими кольцом член, перед моим языком, которым ласкаю его по всей длине, перед моими пальчиками, мягко трогающими его мошонку.

23. Глава 22

Можно ли возбуждаться от темноты. Или от боли? Можно ли видеть, когда твои глаза закрыты? Невозможное возможно.

Но именно невозможное происходит с моим телом, пока в рот так ритмично заходит член.

Глаза в глаза.

Хозяин смотрит, и я вижу, как он доволен, как капля пота стекает по его виску, как сжаты челюсти.

Он уже на грани. Член во рту разбухает, становится толще, заполняет все пространство.

Но внезапно на голову ложится рука, и член с громким чавкающим звуком вырывается изо рта, задирается наверх, открывая моему взору два гладко выбритых семенных мешочка.

— Лижи, — следует приказ, и я не смею не повиноваться, чувствуя, как слюна стекает по подбородку, прямо в кожаный бюстгальтер, который ремешками скрещен с такими же трусиками.