Их след обнаружили в полночь. Розыскная собака Фрин – Павел не забыл и ее необычную кличку, и мощные, сшибающие с ног удары грудью, и острейшие клыки, которыми на дрессировках она впивалась в его ватник, – в этот раз сразу же учуяла чужие, прямо-таки взбесившие ее запахи. С места рванулась по следу и, легко посылая вперед свое поджарое, мускулистое тело, сильно отталкиваясь пружинистыми лапами, казалось, не бежала, а летела. Ее все больше и больше раздражали, приводя в ярость, эти запахи, ощущавшиеся с каждой сотней метров все острее. Фрин с нетерпением дожидался того счастливого момента. Когда сможет увидеть перед собой ссутулившуюся от быстрого бега спину и сначала ударить в нее грудью, а затем вонзиться клыками. Однако этого не случилось. Лазутчики знали, как отделаться от своего опасного преследователя. Встретив на пути ручей, побрели по нему. Ручей привел к речке с крутыми извилистыми берегами. Перебрались на противоположный берег. Двух вод-ных преград было достаточно, чтобы сбить с толку самую опытную овчарку. А тут еще подвернулась им накатанная, заслеженная дорога.

Командование отряда быстро убедилось, что одной поисковой группой с этими бандитами не справиться. К операции подключили новые силы. Заслоны и дозоры перекрыли пути в тылу участка: шоссе, проселочные дороги, большие и малые тропы. Добровольные народные дружины выставили свои посты в населенных пунктах.

Поняв, что они обложены, абверовцы решили прорываться сквозь кольцо малыми группами. Первую (троих) схватили так внезапно, что не прогремел ни один выстрел. Но со следующей «троицей» пришлось повоевать. Бой завязался на окраине тихого, малолюдного местечка. Дозорные заметили мужчину, подозрительно озиравшегося по сторонам. Его окликнули. Тот – ноль внимания, шагает себе и все. Окликнули еще раз, не помогло. Тогда пальнули из винтовки, но не в него, а чуть выше. Думали, посвист пули образумит. А он оглянулся – и наутек. Да так драпанул, что и на рысаке не догнать. Пришлось опять применить оружие. Взять, однако, его следовало живым, и Хрусталев выстрелил в ногу. Лазутчик запрыгал, закружил…

«Где твои дружки? – спросили его, отобрав заряженный автомат. – Показывай!»

Он, кривясь от боли и зажимая освободившимися руками кровоточащую рану, что-то невнятно промычал, а затем указал глазами на бревенчатый домик под соломенной крышей. Кто бы мог подумать, что прорвавшиеся из-за границы германские разведчики прячутся там. С его хозяйкой – одинокой, старой женщиной не посчитались, вломились без спроса… Как же их взять? Добровольно не сдадутся. И пистолеты, и те же «мильсовки» – все пустят в ход.

К дому подбирались скрытно. Где короткими перебежками, где ползком, от дерева к дереву, от куста к кусту. Притаились, стали наблюдать. Казалось, там нет ни души. Белые занавески на окнах не шевелились, дверь в сени оставалась прикрытой. «Выходите по одному и бросайте оружие!» – приказал Хрусталев. Его, конечно, услышали, но продолжали хранить молчание. «Сдавайтесь, ваше сопротивление бесполезно!» Теперь-то они отозвались. Не словами, а пулями. Пока из окон стреляли, хозяйка подкралась к двери и выскочила во двор. Хрусталеву, поползшему в дом, успела шепнуть: «Будьте осторожны, они – в подвале». И действительно: едва Павел добрался до прихожей, из половиц полетела щепа, завизжали пули. «Бей через пол!» – услышал он голос своего командира. Странно и непривычно было стрелять, не видя противника. Подоспели товарищи, принялись вместе дырявить пол. Наконец из подвала сквозь стоны послышалось: «Сдаемся».