– Садись, – приказал он, и распахнул холодильник. Вытащил бутылку финской водки и открытый пакет с соком. Долго что-то смешивал в стакане, подливая соусы из темных маленьких бутылочек, пока, не попробовав на язык, не удовлетворился результатом. – Пей, – он сунул стакан Яше в руку, – потом борщ.

– Я не хочу, – тошнота поднялась изнутри, и какая-то жилка лопнула в голове у Яши, – Валерий Викторович, я…

– Ты, ты … – Валерий Викторович наливал половником борщ. – Знаем мы, кто – «ты». Скажу тебе со всей мужской прямотой, Яша. А ты – слушай. Пей и слушай, чтобы у тебя в мозгах наступила ясность.

Яша сделал несколько маленьких глотков, думая, что в стакане обычная «Кровавая Мэри», но это оказалось что-то иное, обжигающее до слёз, до судорог сводящее мышцы, но, удивительно – тут же в голове и, правда, прояснилось, стало легче дышать, появился аппетит и даже Зинин отец показался ему не таким страшным, а таким – почти что другом.

– Спасибо, – искренне сказал Яша, – оттягивает…

– Я б оттянул тебе, что надо! – Валерий Викторович, наконец, уселся на табуреточку, – подлец ты, это раз. Скажу так – не такого мы мужа Зине хотели. Пока вы там, в школе безобразничали, думали так – в институт она поступит, там будут новые друзья, она успокоится, забудет. Но Зинка в мать, упорная. Она что решила, всё. Я ведь, как? – Валерий Викторович закурил, и распахнул окно, – я на её матери жениться тоже не собирался. Мы, Карасики, с Белоруссии. Оттуда перед войной в Харьков, к родне, переехали, ты знаешь. – Яша понятия не имел, но кивнул. – Жили как бедно, знаешь, но потом-то поднялись! Я вот, авиационное окончил, а в западной группе войск служил, не абы как! Все у нас есть, нам хватает. Но зятя ж мы для дочери хотели, не себе. Она страдает от тебя, и я б тебя, подлеца, за ноги бы вниз головой подвесил, но теперь у Зинки дочь есть. Внучка моя. А я за неё передушу всех, а тебя, Яша, оставлю. Ты её, дочь свою, любить будешь. Всё для неё сделаешь, или не я Валера Карасик, тебе это скажу. Пей.

Яша выпил. Он осушил уже второй стакан, и с каждым глотком становился всё трезвее.

– Я буду заботиться, конечно. Я и не отказывался.

– Почему не звонил ей? В роддом не ходил?

– Так она же замуж вышла, – Яша понимал, что врёт, но огромный Карасик нависал над ним, – как я, при живом-то муже?

– Врёшь, Яшка. И знаешь, что врёшь. Борька этот так, вроде зонтика над дитём. Чтоб никто не упрекнул, что безотцовщина. Борьку подвинем, на исходные рубежи. Уверен. А ты – женишься на Зинаиде. Так. Теперь пошли на дочь смотреть. Не дыши, мать ругать будет. Хотя? Какой микроб против моего «Кровавого Карася» устоит? Сдохнет, а?! – и Валерий Викторович больно ткнул локтем Яшу под дых.

В Зининой комнатке даже обои остались прежними, только сняты были фотографии Битлз, плакаты да иностранные сигаретные пачки, наклеенные канцелярским клеем на листы ватмана. Теперь там стояла кроватка, а на письменном Зинином столе аккуратными стопочками лежали пелёнки, стояли бутылочки, баночки, и пахло так нежно и приятно – младенцем, молочной смесью, тальком. Лиля спала, дышала тихонько, ручки её, с крохотными ноготками, вздрагивали.

– Ну? – с гордостью сказал Валерий Викторович. – Какая?

– Супер, – сказал Яша. Он честно пялился на ребенка, пытаясь вызвать в себе какое-то спасительное чувство интереса, но не чувствовал – ничего. В кроватке лежал чужой ребенок. Яша, навещая одноклассников, неискренне умилялся их новорожденным детям, но там-то была совсем другая история! – Отличная девочка.

– Сейчас проснется, кормить будешь.

– Я? – ужаснулся Яша.