В мастерских Яша почувствовал себя значительно лучше, и уже контуры будущей коллекции определились, и оказалось, что работать интересно, и рука сама подхватывала идеи, которые рождались в голове. Саднило одно – то, что Зина была в Париже. Да еще и с Борисом.

– Яша, – Магда вошла без звонка, и Яша вспомнил, что собирался поменять замок, – проснись! Ты помнишь, что ты мне обещал?

– Нет, а что?

– Мне нужно что-то супер, мне на гастроли лететь?! У меня самолет утром? Ты что? Ты ничего не сделал? Я так и знала! А ведь я твоя жена!

Яша хотел заметить, что жена все-таки, ночует дома, даже, если не готовит обед, но сдержался. У Магды был обиженный вид.

– Я сделаю – к утру. А что я буду с этого иметь? – Яша мучительно соображал, из чего можно за ночь сообразить костюм для Магды.

– Сшей, потом разберемся. Я – в душ.

Азарт, вот, что стало овладевать Яшей все чаще. Тот азарт, который подстегивает, будоражит фантазию, позволяет отказаться от стандартных решений! Тем более, что Магда – просила его, а не он просил – Магду. Яша поставил «Pink Floyd», сел на пол, задумался, встал, пошел выворачивать содержимое кладовки – бабушка, как и все советские женщины, скупала ткань, которую «выбрасывали» в магазине, и складывала – на «черный день». Яша выбрал – тик для матрасов, в полосочку. Один отрез – в голубую, узкую, а второй – в широкую красную и синюю узкую. Магда долго плескалась в ванной, пела, струи душа хлестали по занавеске, пахло какими-то загадочными то ли духами, то ли шампунем, отчего желанием сводило скулы и хотелось нырнуть туда, к ней, за занавеску. Магда вышла, оставляя на полу мокрые следы ступней безупречной формы, улеглась на Яшину кровать, заткнула уши наушниками и уснула. Магду не разбудил даже стук машинки, лязганье ножниц и Яшины восклицания. «Pink Floyd» был слышен еле-еле, фоном, как уличный гул. Когда Магда проснулась, она нашла на плечиках костюм – пиджак в узкую полоску, двубортный, с тяжелыми синими пуговицами, пришитыми красной ниткой, и изумительные по изяществу брюки, сшитые столь виртуозно, что полоска догоняла полоску, не меняя рисунка. Магда повертелась перед зеркалом в прихожей, сдернула с вешалки бабушкину соломенную шляпку, поцеловала зеркало так, чтобы отпечаталась яркая губная помада, и – упорхнула. Когда Яша проснулся, в комнате было пусто, только плавала в ванной пустая бутылочка из-под шампуня. Яша вздохнул, вытащил пробку, повесил на веревку мокрое полотенце и отправился в мастерские.

Зина должна была прилететь со дня на день, Яша нервничал, работал по ночам. Почти вся коллекция – три мужских костюма и шесть женских – юбки-сарафаны, плащ, платье, – были отшиты, подогнаны на манекенщиц, оставалось совсем ерундовое – отпарить, разогнуть швы, ну, если останется время – дошить аксессуары, рюкзачки, сумки, даже косметички. Яша выгнал всех, и колдовал, скрытый густым паром. Гладильные доски ходили ходуном, пар поднимался к плакату «Портной гадит – утюг гладит», и уже все комплекты были разложены на столах, и Яша еще и еще раз брызгал из пульверизатора, чтобы ткань села, как следует, и тут… тут он случайно, взмахнув рукой, сшиб с полочки какую-то банку. Банка оказалась неплотно прикрыта, и на всю Яшину мокрую джинсу упали мельчайшие крупинки хлорки. Какой дурак здесь хлорку … – только и успел простонать Яша.

Всё было безнадёжно испорчено. На жилетках, на юбках, на куртках, на джинсах – везде появлялись и множились обесцвеченные точки. Белые в центре, и темно-голубые по окружности, они напоминали звезды – с ярким, слепящим ядром. Кое-где «звёзды» вышли огромными, а где-то крохотными, как звёздная пыль. Яша застыл в отчаянии, потому что это был – провал. Нет, не провал, хуже. Он понимал, что Зина получила деньги под эту коллекцию, и, хотя был совершенно далек от денежных вопросов, мог догадаться, чем это обернется. Успею перешить, – Яша обвел взглядом все комплекты, – успею? Успею! Всех зарядим, ну, три, пять, дней? Яша дёрнулся – бежать, и тут открылась дверь, как это обычно и бывает. Сияющая Зина, в чем-то умопомрачительном, летящем, струящемся, с какой-то новой стрижкой, вся – нездешняя, вся – парижанка, и сзади – свита, и почему-то «Кемаль» из Сумгаита, и какие-то не то мальчики, не то девочки, весёлая толпа, райские птички… набились в комнату, а Зина, широким жестом – прошу любить и жаловать, Яков Измайлов, модельер, дизайнер, художник… Те головами закивали, – Жакоб? Э бьен, карашо, давно хотели познакомиться… Яша стоял, как будто проглотил тот самый портновский метр, а Зина, быстро переведя глаза на разложенную джинсовку, тихо ойкнула – всё сразу поняла, весь размер катастрофы, и Яша тоже понял, что она уже прокручивает в голове, как из этого выйти, как объяснить, как выцыганить время на то, чтобы успеть отшить заново, а тут один такой, мулат, в канареечных штанишках, в шутовском смокинге, в клетчатом галстуке на тощей шейке, подскочил, стал рассматривать, цокать языком, губами причмокивать, подозвал переводчицу, – спросите месье, кто автор рисунка ткани? Та переводит. Яша плечами пожимает, молчит, как сознаешься, что угробил столько материала? А тот уже хватает еще влажную куртку, прикладывает на одного, такого же, из свиты, восхищенно пальцами щелкает, – о-ла-ла, шик, манифик, новое слово в деним! И тут же – к Зинаиде, – сколько? Та, недаром, что в Париже побывала, уже на ходу мысль поймала, плечами пожала – договоримся, если мол, американцы не перекупят, сами понимаете… Когда вся компания вывалилась из комнаты, Яша сел на табурет. Ноги тряслись, во рту пересохло. Что это было? Что теперь? Повесят? Забежала секретарша Зинаидина, Нелли: