Несколько раз прокричал внутригородской петух. Следом межкомнатный проём заглянула уже знакомая девушка. Теперь удалось разглядеть её получше. У неё были тонкие черты лица, дополняющие бледность, тёмные глаза и тёмные волосы, проглядывавшие из-под платка. От строгой туники сапфирового цвета веяло какой-то вдовьей тоской.

– Как вы? – поинтересовалась она.

– Лучше вчерашнего. Благодарю за спасение жизни.

– Вы преувеличиваете, порезы неглубокие. – Зашедшая раскраснелась. – Могу я узнать, что стряслось вчера?

– На меня напали. Грабитель. Ушёл ни с чем, – безразлично выговорил Кесарий.

Он вдруг приподнялся и заметал заполошный взгляд.

– Что-то потеряли?

– Сумку.

Девушка указала пальцем на пол рядом с кроватью. Кесарий поднял суму и прижал её к груди, удивляясь своей невнимательности. Он подумал, что ночью его могло рвать и пристыдился, хотя никаких следов не было.

– Полюбили тати наш отшиб. Даже в курятник пытались залезть.

– Пытались?

– Пёс спугнул… А вы бредили во сне. Цитату из «Откровения» приводили.

– Да? – переписчик справедливо засомневался в таком дотошном знании библейских текстов.

– Вы упоминали блудницу. Из какой именно главы – не скажу, там про армагеддон и наказание за грехи.

– Ага, – осенило Прокопийского и он продолжил в голове: – «Понятно, к чему. Любопытно, о ком же шла речь».

Девушка вздохнула:

– Мне идти надобно. Отдохните маленько, матушка скоро придёт. Яйца свежие понесла продать.

Кесарий молниеносно сел на кровать и обхватил плечи кистями, потягиваясь.

– Не собираюсь злоупотреблять гостеприимством. Да и понедельник уже, дел много. Рассвело не так давно – значит, везде успею.

– Может, вам голову обмотать на всякий случай? У нас где-то лежала чистая тряпица.

– Благодарю, лишнее. – Кесарий с опаской дотронулся до лба. Кожа в местах порезов чуть пощипывала.

– Будь по-вашему.

– А куда собрались, если не секрет?

– В церковь, – смутилась девушка. Улыбка вмиг пропала с её бледного лица. – Панихида первого дня по василевсу. Как раз под ночь весть пришла. В столицу ехал. Царствие небесное!

Юстин правил без малого девять лет и не прогневал народ. Секретарь перекрестился. Правда, он поймал себя на мысли, что его совершенно не тронула кончина василевса. И даже стало как-то не по себе. С другой стороны, никакой связи с почившим у него нет. Разве что, через монеты. Сколько там ему было? Где-то под семьдесят. Старость своё взяла.

Спасительница будто прочитала отрешённость в его сердце.

– Знаете, мил человек, у нас дворцовых не очень жалуют. Папа всегда их ругал. Говорил, нам, простым людям, от них житья нет. Но мне всё равно грустно.

– Грустите, что уж в себе держать?! Винить себя за такое никак нельзя, – рассудил Кесарий. – А я вас задерживать не буду. И маму тоже. Идёмте!

На крыльце, под навесом, прямо у порога, на скамье над плетёными корзины стояла продолговатая кадка с водой.

«Иногда утром похуже выгляжу, а тут даже не опухший!» – увидел Кесарий своё отражение.

Ночной ливень оставил лужи разных размеров и форм: большие и маленькие, похожие на гусей, идеально круглые. А улицы без мощения превратил в трясину. Парочке пришлось ухищряться и обходить кашицу, но грязь всё равно прицеплялась мелкими серыми точками. Прокопийский вяз, пытался прыгать, удивляясь чужой невозмутимости.

– Вы мне скажите, что стрясётся, если, положим, не проведут отпевание? – поинтересовался он у спутницы, когда вышли на сухое.

– Точно не скажу. Но оно душе помогает очиститься.

– Ладно. А вот затеряюсь на краю света. Не будет тела, не будет даже человека, кто за меня замолвит слово в храме да закажет отпевание. Тогда грешным на небеса?!