Вишнёвая метель Ирина Николс

ПРОЛОГ

1

Летняя ночь своей мглой давно покрыла всё вокруг. В траве несмолкающим стрекотанием тревожили ночь кузнечики, словно оркестр играл лунную сонату августу. Дирижёр волшебной своей палочкой то взмахивал вверх, и скрипки высоким голосом будоражили ночь, то палочка дирижёра опускалась плавно вниз, и тогда нежная стрекотня пьянила и дурманила любого, кто в эту ночь оказался в поле…

А звёзды как светили в эту ночь! Миллиарды созвездий смотрели, как через широкое поле бежали двое. Крепко взявшись за руки, они бежали сначала осторожно, чтоб ненароком кто не увидел, потом, оказавшись за огородами, побежали быстрей.

Бежали долго, и лишь когда стих лай деревенских собак, упали в свежую копну сена.

– Страшно как, Федя! – произнесла, чуть дыша, девушка, прижимаясь к горячему плечу любимого.

– Ничего, Галенька, не бойся! – улыбнулся мужчина. – Я никому тебя в обиду не дам! А как всё наладится, пойдём к твоим, упадём в ноги, попросим прощения.

– Ох, отец-то не простит, – сокрушалась Галя, приложив ладони к пылающим щекам своим.

Фёдор улыбнулся в темноту и, молча, обнял свою Галину. Истосковавшись по женскому теплу, он стал целовать её горячие щёки, шею, грудь. А она, покорная, лишь сладко застонала, и счастливые слёзы одна за другой скатились на свежескошенную траву.

Запах скошенных трав – особенный запах… Его передать словами невозможно! В нём и детство, и счастье, и тепло, и дом, и семья…В эту ночь запах свежескошенной травы был похож на что-то особенное, что будет помниться всегда…

…Измотанный тяжёлой работой, раздавленный недавней смертью жены, недосыпающий ночами от детского плача, Фёдор, не понял, как заснул. Во сне он увидел покойную жену Анну: будто на покосе вместе были они. Фёдор косит траву, а Анна сгребает граблями и смеётся. Смеётся и кричит Фёдору, показывая в сторону: «Вон твоё счастье, Федя!»

Фёдор оглянулся туда, куда показывала Анна:

– Где, Анна, где счастье-то?

– А вон туда посмотри!

Фёдор посмотрел в сторону, куда показывала Анна, и увидел светловолосую девушку. Он побежал к ней, зацепился за кочку в траве, хочет подняться и не может. А девушка подошла, протянула ему руку и говорит:

– Вставай, Федя! Пора!

Тут Фёдор проснулся, его будила Галя, девушка, которая бежала вслед за ним из родительского дома этой тихой августовской ночью:

– Федя, пора! Вставай!

Путь молодых лежал в соседнюю деревню Чуллу – родину Фёдора.

До деревни оставалось совсем ничего – чуть больше версты, но Фёдор и Галина всё равно торопились: не хотелось попадаться на чужие глаза.

Нескошенная трава холодом обдала ноги. Стрекот кузнечиков совсем затих, лишь маленькие птички подавали свои голоса из высокой травы. Яркие летние звёзды покидали свой небесный шатёр и потихоньку таяли, давая простор летней заре…

2

Деревня Чулла, где испокон веков жил род Григорьевых, была основана во второй половине 18 века. Здесь жило русскоязычное население.

У Евдокима и Матрены Григорьевых было трое детей: Филипп, Евдокия и Федор.

Филипп и Евдокия были чернявые, а вот Фёдор – светловолосый, голубоглазый. Тяжело жилось Григорьевым. Рубахи у ребят плохонькие, все в заплатах. Есть нечего. Глава семейства Евдоким Григорьев горбил спину на местного богача Шептурского. Кинет, бывало, краюху хлеба за работу Евдокиму, а тот нёс заработанный хлеб детям.

Весной повёз хозяйское зерно в город. Дорога грязная, а тут ливень холодный. Повозка застряла в грязи, кое-как Евдоким выехал тогда. Одежонка никудышняя была, простыл мужик, заболел. Месяц промучился и умер ранним утром 1908 года.

Семья Григорьевых, оставшись без кормильца, жила очень бедно. Ох, и тяжко пришлось Матрёне! Осталась молодой вдовой, с тремя детьми – ни туда и ни сюда. Старый домишко продувался сразу всеми ветрами. Надо садить огород, а чем? Ни картошки, ни капусты, ни свёклы – ничего нет. Батрачила, как и покойный муж, на богатея Шептурского. Лютый, гад, был. Если что не так – наказывал мужиков и баб: не давал за провинность и куска хлеба. Но Матрёна работала старательно, прилежно.

Хозяйка – жена Шептурского – всегда давала своей работнице несколько картофелин, немного хлеба да кувшин молока. Матрёна ей весь огород в чистоте и порядке содержала: и травинки не найдёшь. Иногда хозяйка расщедривалась: старую ненужную одежду отдавала Матрёне. А та, после тяжёлого дня, брала в руки ножницы, иголку, нитки и шила всю ночь из старья хозяйского одежду детям.

Григорьевские дети росли честными, умными и трудолюбивыми. Радовалась Матрёна жизни, глядя на детей.

Старший сын Филипп был высокого роста, красив лицом и смышлен умом. Его взял к себе приказчиком купец Выпаров из уездного города Тетюши, что в двадцати километрах от родного дома.

Филипп Григорьев был не только умным и красивым, он обладал еще и такими качествами характера, как добрый нрав и честность. Он пришелся по душе купцу и его жене, не имевших своих детей. Наверно поэтому, уезжая после революции из России за границу, звали его с собой. Но Филипп отказался, остался в деревне.

– Эк, как ты зарос, Филипп! – восклицал часто хозяин и вёз на двуколке своего нового приказчика к цирюльнику.

За честную работу Филипп получал от хозяина неплохое жалованье. Часть оставлял себе, а остальное нёс домой – отдавал Матрёне.

Несмотря на бедность, он был желанным женихом для многих девушек. Мать не раз заводила разговор о женитьбе, но тот не спешил с этим.

– Сынок, жениться пора! Посмотри, какие девки наросли красивые! Под стать тебе! А Наташка-то Милованова как смотрит на тебя! – давила на парня Матрёна.

Но Филипп был неумолим. Он честно зарабатывал своё жалованье, заботился о родных, и не о какой женитьбе не думал.

Как-то проходил по деревне мимо дома, где жили немолодые родители с дочерью Машей. Девушка давно уже засиделась в невестах. Но никто замуж не брал её, так как была подслеповата. Родители девушки окликнули Филиппа, попросив помочь перекрыть крышу дома. Тот не посмел отказать.

После работы, как полагается, угостили, поднесли чарочку. Выпил. А придя домой, заявил матери, чтобы завтра же заслала сватов к Марье. Матрёна потеряла дар речи. Потом, придя в себя, стала отговаривать:

– Зачем людей смешить? Девок добрых тебе мало? И в кого ты такой упёртый уродился?

А сын, словно, с ума сошел:

– Никого больше не надо! Завтра же иди сватать!

Так и женился Филипп. В деревне никто не сомневался, что в чарку ему зелье приворотное подмешали. В старину это было не редкостью. Шептались соседи:

– Приворожили парня! И Бога не боятся! Что делается! Что делается, бабонькиии!

Поговорили-поговорили бабы, да и затихли. Забылось всё со временем. Филипп с молодой женой уехали жить в Сибирь, в Новосибирскую область. Детей у них не было. Филипп был заядлым рыбаком. Изредка приезжая в гости, привозил брату Фёдору рыболовные снасти. Жена его Мария с возрастом совсем ослепла, но пережила мужа на несколько лет.

3

Евдокия Григорьева тоже вскоре вышла замуж за красивого работящего парня, которого приметила в деревне Красная Поляна, куда они с Матрёной ходили в церковь.

Семья у них была дружная: муж Степан Гусев заботился о хозяйстве, Евдокия содержала в порядке небольшой огород и домишко. Со временем выстроили новый дом, просторный. Евдокия к тому времени ходила уже шестым ребёнком.

В семье Гусевых было две дочери и четыре сына, из них два с одинаковыми именами – два Василия. Василий и Васятка.

Васятка был третьим по счёту в большой семье Гусевых. Он родился недоношенным, слабеньким. Младенцу не давали имя, думали, что не выживет. Евдокия, бывало, нажуёт ему в марлю ржаного хлебушка, покладёт в печурку дитё, а сама в поле – жать серпом рожь. Так и дозрел мальчуган в тёплой печурке.

Однажды кто-то из деревенских поехали в церковь, Евдокия попросила:

– Возьмите нашего сыночка, окрестите в церкви!

– А как назвать-то? Какое имя дать мальцу при крещении?

– Да как батюшка назовёт, – ответила Евдокия.

При крещении батюшка младенца нарёк Василием. Когда привезли малыша домой, Евдокия спросила:

– Как назвал батюшка дитя?

– Василием, – ответили односельчане.

– Ну, будет Васяткой. Василий у нас уже есть!

Так и звали всю жизнь братьев – Василий и Васятка.

Гусевы Степан и Евдокия оба работали в колхозе. Дети подрастали. Матрёна, привязалась к внукам, целыми днями нянчилась с ними. Только и слышно, бывало:

– Васька, Верка, Мишка, Петька!

– Вот я всё мамане расскажу, бабушка, что меня купаться не пускаешь! – грозила старшая Верка.

– Я вот те расскажу! Я те расскажу! – грозила внучке Матрёна и, схватив прут, бежала за Веркой. Да где уж! В ногах уже прыть-то не та. А Верка, сверкая голыми пятками, уже бежала по картофельной ботве небольшого огорода.

Пока бегала за Веркой, убежали мальчишки из дому. Тогда Матрёна шла прямиком к пруду, заранее зная, что все внуки там.

Деревенский пруд со всех сторон окружали заросли ивняка, ветки которого касались воды. Казалось, что это сказочное царство. Ребятня любила это место!

Пруд был настоящей подмогой чуллинцам! Он образовался в овраге за счёт атмосферных осадков, стекающих с прилегающей к пруду территории. Каждую весну в него стекали талые воды. Здешние бабы на специально построенных мостках полоскали бельё, брали воду в бани, поливали огороды, мужики поили скот. Так же пруд служил в качестве противопожарной безопасности. А зимой пруд был прекрасным катком для детворы! Чуллинцы понимали, что без воды придётся туго, поэтому чистили пруд не один раз, содержали его в порядке.