Вирши Мои Вячеслав Синицын

Пролог.

Держу я с пола взятый револьвер.

В ладонь он лёг как будто с нею дружен.

Остыв от выстрела, остался он один.

Просившему покой он больше уж не нужен.

Семизарядный барабан его пустой.

Числом таким он был Судьбы глашатаем.

Теперь кто скажет нас не обманув.

Был сколько раз он Смерти провожатым.

Поставив точку в жизни словно в драме.

Тот револьвер был только инструментом.

Молчат пустые гильзы с прокурором.

Став откровенными беседуя с поэтом.

Зачин.

Решив сор вымести из ящика стола.

Нашёл там то, в чём жизни мера.

Ведь только так могла на свете быть.

Когда-то стрелянная гильза револьвера.

Тот, кто храним оружием своим.

Войдёт в день новый словно утка в воду

Хотя живущая в твоём кармане сталь.

Лишь охраняет право на свободу.

А у Нагана аргументов таких семь.

О том мудрец сказал за много лет.

Так перед правым станешь ты правей.

Когда имеешь снаряжённый пистолет.

Я на ладонь ту гильзу положу.

По праву данным мне всевластием поэта.

И стану ей вопросы задавать.

В стихи сложив что скажет гильза эта.

Первый выстрел.

И так мне отдали за деньги силу власти.

Не тварь, дрожащая теперь, я, а права имею.

Своим калибром револьвер мой подтверждает.

Моё здесь то, что отстоять сумею.

Зачем кричать в слезах о праве слабых.

Тем правды меньше, чем молитва дольше.

Но всё изменится, когда при встрече с хамом.

Твой пистолет окажется чуть больше

При том не плохо бы уметь стрелять.

Когда найдёшь ты к истине ступени.

Спрячь под кровать крик слабых не убий.

Мстить начиная всё-таки с мишени.

Второй выстрел.

Хмельною влагою манил к себе стакан.

Хотя в крови вино уже кипело.

И мясо в блюде возбуждало аппетит.

От радости вокруг кружилось всё и пело.

И вновь мы к небу подняли стаканы.

Но день, как и вино к концу подходит.

Так праздник отшумев пришёл к закату.

И в том виновного обида не находит.

Сменился день вечернею прохладой.

И хочется не уходить от сюда.

Но перезвоном траурным по полу.

Каталась опустевшая посуда.

Вот чья вина в несовершенстве мира.

И гнев твой лют от пяток до затылка.

Так из живущего в кармане револьвера.

Была расстреляна из-под вина бутылка.

Третий выстрел.

Качает ветром уличный фонарь.

И селит вечер чудищ в окнах стройки.

Ведомый делом завтрашнего дня.

Дойти желаю я до тёплой койки.

Студента день немного, но длинней.

Зима ли на дворе, не говоря про лето.

С тобою ночь приветлива всегда.

Когда в кармане тяжесть пистолета.

Сказал народ кто ищет тот найдёт.

И вот забота на филейную часть тела.

Кого-то щемит в подворотне гопота.

Пройти бы стороной сказав моё ли дело.

А ты кричишь вы что тут, так сказать.

Взяв смелость револьвер какую дал.

И даже выстрелил шпану дабы унять.

Но в этот раз фонарь лишь пострадал.

Четвёртый выстрел.

В осеннем парке городском.

Оркестр вальс играет.

Кружа как в вальсе жёлтый лист.

На гладь пруда слетает.

Но дня осеннего покой.

Злой сварой был нарушен.

Хрустальный замок тишины.

Жестоко тем разрушен.

Собака лаяла кружась.

Вокруг несчастной барышни.

Горжетка из лисы звала.

За зверем в след по пашне.

Твоё решение с тобой.

И наказать зло что бы.

Ты просишь плюнуть револьвер.

В собаку слитком злобы.

Зов слыша рыцарского долга.

Забыл про крестик свой нательный.

Но выстрел пусть и не в дракона.

Кровавый был, но не смертельный.

Пятый выстрел.

Рыдает совесть и душа в смятении.

Прельстившись славою шута и балагура.

Обидел друга я остротой неуместной.

Вновь над умом свой верх взяла натура.

Тяжка обида, где задета гордость.

И пусть с обидевшим одной вы ложкой ели.

Терпеть от ближнего в двойне ведь тяжелее.

А по сему готовимся к дуэли.

И пусть вокруг её сочтут все блажью.

Как к чаю сладкому солёный крекер.

Но ведь когда-то по причине схожей.

Стрелялся с Пушкиным зануда Кюхельбекер.

И я как там закончу вновь всё шуткой.

Спасти дав другу честь красиво.

И помянуть прострелянную шапку.

Пошёл в кабак с ним вместе выпить пива.

Шестой выстрел.

Вещало радио кричащею строкой.

Была та весть по вдовьему черна.

И каждый слушавший услышал в ней одно.

Кричала весть в твой дом пришла война.

Так шутки кончились средь бала господа.

Страна в опасности трубила прокламация.

Я ствол твой вычистил и смазал механизм.

Встань и иди зовёт мобилизация.

И вы пришли твой револьвер и ты.

Взяв чай с собою папиросы и печенье.

Но было сказано не всё так плохо там.

А значит сборы выйдут за учение.

Так подвиг был отложен на потом.

Опошлив жажду умереть красиво.

Вернулся чай в комод и папиросы в портсигар.

А с ними прежнее желанье выпить пива.

Но как же трудно револьвер унять.

Его так сложно соблазнить уютом.

И с грустью выстрелив по стае воронья.

По существу, украденным салютом.

Седьмой выстрел.

Прогноз погоды ждать велел туман.

Средь серых будней мне не видно просинь.

В календари смотреть резона нет.

Когда слеза в глазах, а в сердце осень.

А предо мной стеною серой жизнь.

Ах как же трудно выбрать ей замену.

Так и терпя за свой забытый грех.

Глазами грызть я должен в эту стену.

Жизнь не тюрьма, а только монастырь.

Где свой устав порви и брось под стол.

Но выход я за стену всё ж нашёл.

Взглянув украдкой в револьверный ствол.

В свой лоб я направляю пистолет.

Прервать желая вздохов томность.

И тем чему меня учила жизнь.

Я крашу стену разрывая однотонность.

Эпилог.

Держу в руке остывший пистолет.

Уж в прошлом всё чей срок не вечен.

Семь актов с играно и в каждом выстрел был.

Всё, пьеска кончилась, и был вопрос отвечен.

Сюжетец пьесы той играют двое.

Где человеку жизнь, а револьверу бой.

Хотя не ими драма та писалась.

А духом сильного, боровшимся с судьбой.

И чья вина, что всё не так случилось.

Был человек тот духом слаб.

Судьбой был бит паяц в финале.

Простивший рабство худший раб.

Пусть жизнь его дочитанный роман.

Хотя и был он не по моде стильным.

Наган в кармане делает наглей.

Но никого пусть чуточку, но сильным.

Финал.

За сим окончу я о том роман.

Как раб, познавший силу, стал убийцей.

И как душа, просившая покой.

Найдя искомое в высь, улетала птицей.

К служению привыкнув как дышать.

Тем господина сделав из слуги.

Уподобляемся носимым на руках.

И встав на ноги забываем про шаги.

Вот и герой мой словно в старой басне.

Где шах велел под страхом смерти не сорить.

И выяснив кто корень всех несчастий.

Просил раба за то его казнить.

Не утомляясь поиском причины.

За катастрофу принимая пораженье.

Однажды раб, так не найдя лечение.

Убил хозяина тем прекратив его мучение.

Зачин.

Вот собрались мы, кто хотел тот смог.

Всем народом здесь свалоклись сошлись.

Отыскать сыскать, чтоб нам правду всю.

Раз сомненья в ней завелись.

Здесь поможет, кто правду нам найти.

Кто к ней выведет прямо из леса.

Пособит кто нам её вплесть в венок.

Травку вещую цветок Велеса.

Пойдём к дубу мы выйдем к старому.

Призвать птицу там правдой сытую.

Ой, ты гой еси Гамаюн вещун.

Пропой истину нам, здесь забытою.

Вспомним дерево облака в ветвях.

Что ломает враг да не рушает.

От чего ж ему в этом силы нет.

Нам открой секрет, народ слушает.

Вот вся, правда, вам Гамаюн стал петь.

Только трудно жить будет с ней.

Силу дерево, как и твой народ.

От земли берёт от корней.

Дары.

С небес сошли дары как снегопад.

Был плуг ниспослан землю, чтоб пахать.

Поля с ним станут благодарней.

Когда рыхла земля, что ж семя не сажать.

Была подарена на две луны секира.

С такой в руках и пахарь будет смел.

Труд добрый защитить благое дело.

Дана она, чтоб враг глумится, не посмел.

Ещё легла росой на землю книга.

Проста как, правда в том лишь и повинная.

Но мудрость древнюю в своих стихах несёт.

Потомкам нынешним та книга голубиная.

Начало.

Из тьмы великой и пустой.

Рождён своей был волей Род.

И сам себя, родив из тьмы.

В себе он зачал небосвод.

Так тьму со светом разделив.

Им срок дал свой он с той поры.

Под небом этим не спеша.

Стал создавать миры.

Теперь ты их как есть прими.

Приняв, как есть, восславь.

Был мудро мир тот поделён.

На Правь, на Явь, и Навь.

Но, не имея ничего.

Всё ж медлить Род не стал.

И что замыслить он сумел.

То из себя создал.

Так солнце миру подарил.

Дал месяц, чтоб сиял.

Себя для мира разделив.

Сам этим миром стал.

Трое.

Взвалив мешок забот себе на шею.

Что был печалями из трёх миров нагружен.

Смущённо, вес той ноши ощущая.

Помыслил Род, помощник видно нужен.

Да ноша с трёх миров была тяжка.

И чтоб под ней не удавиться.

Решает Род пусть на пока.

Пусть на чуть-чуть, но расстроится.

Себе оставил бы он Правь.

За всем здесь нужен был пригляд.

И дети меньше бы шалили.

Когда отцовский будет взгляд.

Отдавши Явь себе другому.

Дав справедливость и надежду.

Бел-Богом там нарёк себя.

Надевши белую одежду.

Себе иному подарил бы Навь.

Пред падшими предстать, чтоб в строгом.

Меч наказанья, в руки взяв.

Он звать себя стал Чернобогом.

Лада.

Начав отсчёт от самосотваренья.

В себе имея бремя двух начал.

Познаешь, вряд ли сладость вожделенья.

Когда, помыслив лишь, так сразу и зачал.

Когда нет времени обдумать всё в серьёз.

Совет спросил бы ты, но у кого.

И Род решил себя надвое поделить.

Часть для неё и для него.

Но станет проще ли ему теперь.

Отыщешь как теперь, где, чья вина

Когда на всё причины целых две.

И кто правее он или она.

Беда пришла, откуда и не ждали.

Страшнее хмари, что лежит у дна.

Но вот вошла она, которую не звали.

И стала нужной для него из всех одна.

В начале дел.

В себя впустил, вдохнув впервые Род.

Всю силу пустоты животворящей.

Чтоб выдохнув начать отсчёт времен.

Став, словно семя этот мир родящей.

Само дыханье не пропало даром.

Свершив рожденья волшебство.

Дыханье Рода обернулось птицей.