– Как это снимет с нас подозрение? – засомневался молодожен.

– А мы не знаем, что с ним стало, когда он вышел из кареты, – выпучила она глаза.

– Ули, я люблю тебя, девочка моя. Самого крепкого вина, или можно сэкономить? – засуетился Ной.

Риккон очнулся от тряски в карете. Голова болела так, что звуки острыми стрелами впивались в затылок. Каждый камушек под колесами вызывал стон, и даже волосы, будто неродные, корнями впивались в кожу. Открыть глаза очень больно, но, если сделать это, солнечный свет немилосердно ударит по сетчатке, а зрелище сидящей напротив самой некрасивой женщины вызовет тошноту. Конни перегнулся вниз и дернулся от спазма.

– Спасибо, что вызвался нас проводить, мой заботливый неродной племянник, – раздался рядом скрипучий, словно притупленная пила, голос.

– Кто вы такие?

Спутники не торопились отвечать, многозначительно переглянулись и заговорщически повели плечами. Некрасивая женщина зачем-то рассмотрела крепкую пустую бутылку, а некий дядюшка поправил ухоженную челку седых волос массивной ручкой трости.

– Разве можно так пить, мальчик мой?

– До потери памяти, – возмутилась тетушка. – Ты вызвался проводить нас в дальний путь, но мы с твоим дядюшкой все еще негодуем.

– Какой путь? – стонал Риккон. – Какой дядюшка?

– Ты забыл своего самого любимого и дорогого дядюшку, князя Цивиэлла? – с надеждой спросил пожилой человек. – Ули, детка, в нашем деле появились новые обстоятельства. Они могут в корне изменить следственный процесс. Полная или даже частичная амнезия нас вполне устраивает.

– Может не рисковать? – женщина разочаровано спрятала бутылку назад, в сумочку.

– Не рисковать здоровьем нашего мальчика? Именно так мы и сделаем.

Риккон с трудом выбрался из кареты. От качки его совсем развезло, лицо позеленело, он с трудом открывал глаза. Вокруг суета и шум, трудно разобрать, что за место. Будто солдатский гарнизон. Пострадавшего подхватили заботливые руки и донесли до местного лазарета. Ему показалось, что он всего на миг сомкнул глаза, а его уже тормошили и били по щекам.

– Ах, какое несчастьице случилось с нашим наилюбимейшим милордиком, – громко пропела девица с маленьким ртом-бантиком.

– Что происходит? – хрипел потерпевший. – Где я?

– В новеньком лазаретике. Он покуда не достроен, но для вас, наш многострадальный милордик, мы поторопим стройку. Генерал Сиретик лично распорядился, чтобы стеночки возводили и днем, и ночью.

Риккон наконец увидел, что стен в самом деле нет, но вокруг десятки людей, они с руганью и шумом укладывают камни прямо вокруг него, будто замуровывают приговоренного к смерти. Работа спорилась, генерал Сиретик наверняка человек влиятельный, несколько дней, и у его больного ложа появятся не только стены, но и крыша.

– Ваша Светлость, – склонилось к нему мужественное лицо вояки, – не извольте беспокоиться. Все золото, что мы получили от Наместника южных провинций, пошло на нужды лазарета. Стройка почти завершилась. Вы лично сможете проконтролировать, что ни одного камня из его пожертвования мы не потратили зря.

– Где я?

– В других палатах размещаться неудобно, там лихорадочка, диареечка и педикулезик, – успокаивала его девица. – Нет-нет, только лучшее, только отдельная камера, в смысле, палата. Здесь воздушек чистенький, солнышко тепленькое, пригляд и уход. И вид хорошенький, чуть с пригорочка. Сможете видеть, как наш генерал Сиретик с утра до вечера трудится на благо Ригорончика.

Генерал кашлянул и смахнул строительную пыль с покрывала больного.

– Мы послали за знахарем и Наместником города. Тот уже здесь и просит принять. Могу я пригласить Туриса Асмагела?