Я оглядела аудиторию. Девчонки хохотали, парни хлопали в ладоши, кто-то засвистел, ну полное торжество разума!

– А ведь не все хотят детей, Севастьянов. Это какая из теорий?

– Я таких не знаю.

– Не знаете. А они есть.

– А вы будете вести у нас лекции по философии, Эльга Сергеевна? – спросил какой-то студент.

– Только на вечернем кружке. И только для девочек.

И тут я засмеялась вместе со студентами. Вместо транскрипции устроить невесть что! Бедлам, да и только. Цирк в огнях! А все из-за этого Севастьянова! Решил переплюнуть меня? Ха.

– Хорошо, мои дорогие, пофилософствовали и хватит. Займемся, все-таки, транскрипцией. – Я посмотрела на Севастьянова. Что же ты отмалчиваешься? – Ну, давайте, напишите что-нибудь. Свое или Пушкина.

Севастьянов выглядел каким-то растерянным. Еще бы! Будешь знать, как красоваться перед взрослыми тетеньками! Он написал на доске: «Любви все возрасты покорны». Каков наглец! Надеюсь, это без подвоха?

– В каком смысле? – вдруг брякнула я.

– Во всех, – удивился Севастьянов, потом смутился, схватил тряпку, стер с доски и снова начал что-то писать.

Надо же! Понял, что называется, с полуслова. Севастьянов закончил писать, отошел в сторону, а я вслух озвучила:

– Христос любил сыр и ел много сыра.

Аудитория взорвалась от смеха. Я склонила голову набок, взглянула на Севастьянова уже с уважением. Потом сказала студентам:

– Зря смеетесь, дорогие мои. Это цитата из книги «Тайная жизнь Сальвадора Дали, написанная им самим». Кстати, очень советую. Вам тоже понравилось, Севастьянов?

– Как чтиво.

– Вы вредный человек, Севастьянов. Все-то вам не нравится.

– Что поделать, Эльга Сергеевна.

– А что же на этот раз вам не понравилось?

Севастьянов пожал плечами.

– Не спорю, Дали – гений. Но гениальность – это болезнь.

– Вы так думаете?

– Ну, возможно, Дали и в самом деле играл в гениальность, как он утверждал. Но, либо он был превосходный актер с даром перевоплощения, либо просто был больным человеком, который считал, что он великий актер.

– А вы заговорили его фразами. Помните, была там одна такая: «Я знал, что она знает, что я знаю, что она знает, что я ее не люблю»?

Тут я опомнилась. Вообще-то, у меня лекция, а я тут стою и рассуждаю с Севастьяновым о прочитанных книгах.

– Что ж, Севастьянов. Все верно. Ни одной ошибки. Вы знакомы с транскрипцией?

– В общих чертах.

– Знаете знаки? Крышечка, ер, ерь?

– Это просто.

– Что ж. Садитесь, Севастьянов. Ну, а для тех, кто знаком с транскрипцией совсем в общих чертах, я начну лекцию…

Проводив взглядом Севастьянова, я завела теорию…

…Когда прозвенел звонок, я громко сказала:

– Запомните задание для практического занятия: каждый из вас должен затранскрибировать какое-нибудь стихотворение. Хотя бы в общих чертах. Хотя бы четверостишье. Стихи транскрибировать легче. Все. Вы свободны.

Я села за стол и стала готовить лекцию для следующей группы. Некоторые студенты сразу покинули аудиторию, другие плавно огибали мой стол, забрасывая меня вопросами.

– Вы практикантка?

– Практикующий педагог.

– А что это значит?

– Значит, институт я уже закончила.

– Вы были отличницей?

– Нет, на это времени не хватало, – соврала я. У меня комплекс «зубрилы».

– А вы любите отличников?

– Смотря каких. – (Терпеть не могу! Любых).

– А очкариков? – Это спросил парень в очках. Я улыбнулась.

– Очень. Правда. – Что да, то да. Комплекс великой любви. Мой идеальный мужчина носил очки.

– А почему?

– Что? – вздрогнула я, выпадая из размышлений. Что-то меня заносит.

– Почему вы любите очкариков? – продолжал донимать меня такой же очкарик.

– Вам лучше знать, вы же философ. – Вот привязался!