Виктория Ольга Пустошинская

Тошнота усиливалась от мерного покачивания поезда, подступала к самому горлу. Было зябко, болела голова, мысли путались и сбивались. Не получалось вспомнить что-то очень важное, важное и пугающее.

Вика лежала на боку, скорчившись от озноба, укрытая тонким и колючим одеялом.

– Не из нашего вагона вроде… контузило? – откашлявшись, спросил чей-то мужской басок.

– Да, кажется… – неуверенно ответил кто-то.

Сквозь дрёму слышался детский плач, кашель, чей-то храп и обрывки чужого разговора:

– Листовки скинули… а в них написано, дескать, Москва не столица, Урал не граница…

– Бегут, давка везде, магазины закрыли…

– Завод заминировали… Мы же не слепые, всё видим.

– Говорят, что и сам из Москвы сбежал, бросил нас.

– Отставить разговорчики! Провокатор, шкура! – Голос задыхался от бешенства.

«Это бред… Кажется, я заболела», – подумала Вика и снова провалилась в дремоту.

Очнулась она от холода. Дрожа всем телом, натянула одеяло до подбородка. Как сильно грохочет и лязгает вагон! Окна, что ли, нараспашку? Вика открыла глаза, превозмогая тошноту, и огляделась.

Очень старый плацкартный вагон был битком набит пассажирами и вещами. В проходе стояли не поместившиеся под полками потёртые фанерные чемоданы с металлическими уголками и замочками, большие узлы и корзины. Пассажиры сновали туда-сюда, спотыкались о чужие ноги и вещи. На верхних полках кто-то спал, укрывшись тонким шерстяным одеялом.

Напротив сидели две женщины и девочка-подросток в берете и чёрном пальто, из ворота которого виднелся кончик красного пионерского галстука. Галстук не был завязан узлом, а скреплён серебристым зажимом с красными язычками пламени.

– Очнулись? – мягко спросила одна из женщин в сером старомодном пальто. Её тёмные волосы были уложены вокруг головы венчиком. – Вам лучше?

– Не знаю, – с трудом ответила Вика, разлепив сухие губы, – тошнит.

– Ничего, пройдёт. Да вы лежите, лежите…

Она всё же села, оперевшись спиной о стенку и натянув на себя одеяло. В изголовье обнаружился её рюкзак с разными мелочами и курточкой. Где-то на дне рюкзака должен быть пакетик фруктовой карамели. Вика расстегнула замок, достала конфету – попалась лимонная – развернула фантик и отправила леденец в рот. Кисло-сладкий приятный вкус немного унял тошноту.

Мальчик с зелёным грузовиком, одетый в нелепую курточку и кепку, забыл про свою игрушку и не сводил с Вики тёмных выразительных глаз.

Та поняла:

– Как тебя зовут?

– Серёжа.

Вика протянула две конфеты:

– Держи, Серёжа!

Тот вопросительно посмотрел на женщину в пальто, она улыбнулась и кивнула: можно.

– Спасибо!

Одну конфету он спрятал в карман, вторую стал катать во рту с видимым удовольствием, болтая ногами. Фантик разгладил на коленке, сложил вдвое и тоже убрал в карман.

– Я собираю фантики от конфет, у меня их уже много, – похвалился Серёжа. – Только альбом дома остался, мама с собой не разрешила взять, говорит, что тяжёлый.

Тошнота отпустила, головная боль как будто притупилась. Но что это за вагон, похожий на музейный экспонат? Как же она здесь оказалась? Надо вспомнить…

Отпуск Вике дали в мае, а не в августе, как она хотела.

– Понимаете, Виктория Александровна, я не могу сразу двух врачей отпустить в августе, – вежливо и будто виновато объяснила заведующая отделением, – если не май, то, может быть, ноябрь вас устроит?

Нет, ноябрь не устроит, лучше май. Можно поехать к матери в Самару, погостить месяц. Давно ведь собиралась, да всё как-то не складывалось. Самара была Викиным родным городом, там она родилась, ходила в детский сад и школу, в спортивную секцию на плаванье. Оттуда уехала учиться в университет Сеченова в Москве, там осталась лучшая подруга Наташа.

Мама, конечно, обрадовалась:

– Виктория, наконец-то ты мне поможешь посадить картошку! (Она не мыслила жизни без дачи, своих помидорчиков и картошечки).

– Помогу-помогу… Мам, что тебе привезти из Москвы?

– Доча, дефицита в Самаре давно нет, слава богу! Ничего не надо, сама приезжай.

Незадолго до отъезда в Москве резко похолодало, и Вика с ворчанием достала из шкафа убранные на хранение ботинки и утеплённую курточку защитного цвета со множеством погончиков и кармашков.

Билет был куплен на седьмое мая. Поезд отправлялся утром с Казанского вокзала; четырнадцать часов пути – и Вика в Самаре. Продукты с собой можно не брать, только фруктов немного и печенья. Позавтракает в вагоне-ресторане – шиканёт.

…Утром Виктория едва не проспала, и всё из-за дурной привычки выключать будильник и ещё чуть-чуть полежать. Через сорок минут она в темпе одевалась, путаясь в штанинах и причёсываясь на ходу.

Времени на нормальный завтрак не оставалось. Вика торопливо допивала чашку кофе, когда позвонили из службы такси: машина стоит у подъезда.

– Выхожу, выхожу!

Она подхватила вещи, закрыла дверь на все замки и вызвала лифт.

Вика затащила в вагон тяжёлый чемодан на колёсиках и пошла по узкому коридору, разыскивая свой номер. К её удивлению, в купе других пассажиров не было.

«Это ненадолго, – подумалось с сожалением, – рано или поздно обязательно кто-нибудь подсядет».

Вика решила переодеться, пока никто не мешал. Достала из чемодана белую толстовку с британским флагом на груди и синие джинсы.

Заглянула проводница:

– Постель брать будете?

– Нет, спать я уже дома буду, – улыбнулась Вика.

При этих словах она почувствовала какую-то смутную тревогу, дурное предчувствие – так иногда бывало, но не стала зацикливаться и давать волю фантазии.

Поймав своё отражение в зеркале, Вика вспомнила, что в суматохе не успела накраситься. Достала из рюкзака косметичку, нанесла тушь на ресницы, мазнула губы розовой помадой, стянула резинкой в хвост светлые волосы до плеч. Черты лица у Виктории правильные, глаза голубые, чуть насмешливые. Фигура хорошая безо всяких диет. Красавица? А почему бы и нет?

Многие из её окружения не понимали, почему такая умная и эффектная девушка до сих пор не замужем: ну где глаза у этих мужчин?! А Вика улыбалась и цитировала Хайяма:

Я думаю, что лучше одиноким быть,

Чем жар души «кому-нибудь» дарить.

Бесценный дар отдав кому попало,

Родного встретив, не сумеешь полюбить.

Поезд тронулся, набрал ход, оставив позади шумный Казанский вокзал. Вике давно хотелось есть: чашка кофе только разожгла аппетит. Проверила кошелёк с деньгами и картой – он был на месте, положила в кармашек телефон и взялась за дверную ручку. Потом внезапно (к счастью, как оказалось) подумала, что ходить через вагоны в одной толстовке будет холодно, и сунула в рюкзак куртку.

А что же было потом?..

Вика шла через холодные тамбуры, через грохот и лязг буферной зоны, разыскивая ресторан. Чужие вагоны с заспанными пассажирами, очереди в туалет, двери, двери, двери…

Навстречу попалась хмурая проводница с подносом пустых стаканов.

– Простите, – остановила её Вика, – а где рес…

Вопрос прервал свист и шипение, поезд стал резко тормозить. Проводница вскрикнула, поднос полетел в сторону, раздался звон разбитой посуды, женский визг и крики из открытой двери купе.

Вику с силой отбросило на дверь тамбура. Боль оглушила, было трудно дышать, и показалось, что воздух стал плотным, светящимся, фосфоресцирующим. Теряя сознание, Вика услышала грохот и бухающие взрывы. И чужой, едва слышимый разговор.

– Гражданских бомбят, сволочи!

– Женщину контузило, товарищ капитан. Что делать?

– Надо занести её в вагон. Медики в поезде есть?

– Позвать врача? – сочувственно спросила Серёжина мать.

Вика отказалась, заверив, что чувствует себя лучше. У неё сотрясение мозга, судя по симптомам, надо в больницу и постельный режим, но это уже потом, дома…

Что же всё-таки случилось?

– Поезд стали бомбить, – буднично мама Серёжи, – бомба рядом разорвалась, окна вылетели. Скомандовали выходить из вагонов, мы выскочили… Вас контузило, без сознания долго лежали. Слава богу, все живы.

– Никакого бога нет, это просто так говорят, – встрял Серёжа.

Вика ужаснулась:

– О чём вы? Как это – «стали бомбить», кто?!

На неё посмотрели с жалостью.

– Немцы, кто же ещё.

Пассажиры стали с интересом прислушиваться к разговору.

– Какие немцы? Почему?

– У вас потеря памяти, – грустно объяснила мама Серёжи. – Война началась, вы помните?

– Нет, конечно, нет! – У Вики задрожали руки. – Когда это случилось?

– Двадцать второго июня.

– А-а-а… Я поняла, – улыбнулась она. Как же сразу не догадалась? День Победы же скоро! – Ролевики? Но как всё реалистично: и вагон тех лет, и обстановка, и одежда… Супер!

– Я всё же позову врача, – поднялась соседка.

– Не надо врача, я сама врач.

По вагону прошёл гомон и оживление, какая-то невысокая женщина направилась к выходу с алюминиевым чайником в руках. Поезд стал замедлять ход, зашипел и остановился. Вика прильнула к окну.

Это была маленькая станция со старинным кирпичным зданием вокзала, с небольшими окнами в резных наличниках на фасаде. И толпы людей… вся платформа забита людьми: женщинами, детьми, стариками… Кто сидел прямо на земле, кто на чемоданах. В такой-то холод!

– Открывать не буду, если никто не выходит, – раздался зычный голос, – открой – так штурмом будут брать.

Снаружи послышались отчаянные крики, чьи-то невидимые руки заколотили по дверям вагона, будто в подтверждение слов проводника. В окно было видно, как люди, похватав узлы и корзины, толпой бежали к поезду.