– Постойте, погодите! – воскликнул меньшой, захлопав от неожиданности глазами и вспотев, – Извините! Я что-то за вами не поспеваю! Нет! Я понял… Насчёт предиката я понял! Это элементарно… Но… Я отрицаю это! По сути вы ведь отрицаете… Неужели вы думаете, что я способен таким образом покорно подчиняться таким примитивно изложенным неортодоксальным и кармически-невыверенным доктринам?

– Что? – ответил сквайр, словно в притворной запальчивости, внутренне обхохатываясь над энтузиазмом юного спорщика, – Что? Не подчиниться? Вы думаете, что вы говорите? Ответьте мне на один очень простой вопрос: как вы думаете, прав ли Аристотель, когда утверждает, что родственники связаны между собой?

– Несомненно! – пискнул Мозес.

– Если это так, – воскликнул Сквайр, – ответьте мне прямо на мой новый каверзный вопрос: как вы оцениваете первую часть моего аналитического исследования «Энтимем Дефицитрум Секундум» – со знаком «плюс» или «минус», и приведите мне свои доводы?! Назовите мне наконец свои доводы, я говорю вам прямо! Приступайте!

– Я протестую! – воскликнул Мозес, – Ибо я не понимаю логику ваших рассуждений, но если свести всё это к одному простому тезису, то я полагаю, в этом случае на него можно будет дать какой-то ответ.

– О, сэр, – воскликнул Сквайр, – я ваш покорнейший слуга, и я вижу, вы хотите, чтобы я снабдил вас и аргументами, и интеллектом тоже… Вам бонусы не нужны? Нет, сэр, я протестую, вы предлагаете для меня слишком суровые условия!

Это вызвало смех у бедного Мозеса, который до того был единственной мрачной фигурой в этой группе весёлых, хохочущих лиц: и за все время представления более не произнёс ни единого слова.

Но хотя всё это комическое представление не доставило мне никакого удовольствия, на Оливию это произвело совсем иное впечатление. Она приняла всё это за шутку, хотя это было всего лишь воспоминание. Поэтому она по привычке продолжала считать его вполне достойным джентльменом; и те, кто осознает, какими могущественными составляющими любого образа являются здоровье, хорошая фигура, изысканная одежда и огромное состояние, легко простят её. Мистер Торнхилл, несмотря на своё истинное невежество, говорил непринуждённо и мог бегло распространяться на обычные для разговора темы. Поэтому неудивительно, что такие таланты завоевали расположение девушки, которую воспитание научило ценить свою внешность и, следовательно, ценить и чужую.

После его ухода мы снова вступили в спор о достоинствах нашего молодого домовладельца. Когда он обратил свои взгляды и разговор к Оливии, больше не оставалось сомнений в том, что именно она была тем объектом, который побудил его посетить нас с визитом. Казалось, она также не была сильно недовольна невинными насмешками своих братьев и сестры по этому поводу. Даже сама Дебора, казалось, разделяла радость этого дня и вторила триумфу своей дочери, как будто это была её собственная победа.

– А теперь, моя прелесть, – крикнула она мне, – я честно признаюсь, что это я проинструктировала своих девочек поощрять ухаживания нашего хозяина! У меня всегда были некоторые амбиции, и теперь вы видите, что я была права, ибо кто знает, чем это может закончиться?

– Да, кто ж это знает? – ответил я со стоном, – Что касается меня, то мне всё это не очень нравится! Я был бы больше доволен тем, чтобы за моими дочерьми укхаживал человек нашего круга, тот, кто пусть будет беден, но зато честен в своих намереньях, чем этот прекрасный джентльмен с его состоянием и неверностью, ибо, положись на меня, если он будет делать то, в чем я его подозреваю, тогда в компании у такого с позволения сказать свободомыслящего человека моего ребёнка близко не будет!