Разумеется, думала Вера, информотдел – это еще не весь мир, это клоака, это самая гуща клоаки Внешторга. И когда она поступила в аспирантуру, а потом в отдел, где можно было хоть как-то заниматься наукой, а не курить бесконечно в курилке, не резать бездумно газеты и журналы, не копировать статьи по разным странам и проблемам для институтского ученого дяди, не формировать институтское досье для спецхрана и открытого доступа в библиотеке, из которого специалисты затем извлекают информацию для своих монографий, статей, заданий для ЦК КПСС, ВЦСПС, она почувствовала себя больше на месте. Хотя и здесь социальный статус человека и его принадлежность к аппаратной элите значили намного больше, чем его научный потенциал.

Но тогда, думала Вера, где же каста советской интеллигенции – интеллектуалов-шестидесятников? Их больше нет как таковых? Они разгромлены в период неосталинизма конца 60-х – начала 70-х? Кто-то из них – самые отчаянные! – испробовали на себе действие карательной медицины за своё инакомыслие, за поддержку томящихся в тюрьмах советских диссидентов, за протест на Красной Площади против советских танков в Праге. А многие ушли в глухую оборону, растворились в свинцовые годы брежневского застоя 70-х в других кастах, не вписались, эмигрировали или выпали из активной жизни, уйдя во внутреннюю эмиграцию – и стали маргиналами в своей стране?

Спустя два часа Павел Аршакович позвал Веру в свой кабинет:

– Так… ладно, Вера, я все прочитал – в целом перевод неплохой у вас получился. («И на том спасибо!» – порадовалась она про себя). – Правда, вы тут что-то всё же нагородили в двух-трех местах… Так, сейчас… а, вот, нашел! Ну, вот, например: «Коммунистическая идеология есть доктрина, взявшая за свою основу манихейство[54] в чистом виде»…

– Ну так что же: так ведь в тексте…

– Ну и что ж, что в тексте? А соображение имеете, для кого переводите, а? Хотя, конечно, по сути-то вы правы… Но, во-первых, что же тут имеется в виду: «коммунистическая идеология» или «доктрина» – выберите, что же?.. Разница все же есть. И притом еще и «в чистом виде», к тому же. А Бог его там знает – в чистом или в нечистом! Давайте это уж хотя бы опустим, а? Это идеологически не очень выдержано… Вы же для Международного отдела ЦК пишете или, может, забыли? Или вот здесь… так, обождите, сейчас… где это? Вот, нашел: «Побуждающий дух» – ну разве это по-русски? Ну, ведь коряво же сказано. Давайте уж сразу заменим на… как это? «побудительный дух» – или как лучше сказать? – вот как! – «импульс» Октября полностью исчерпал себя. И вот еще – уберите слово «полностью». Потому что черт его ещё знает, полностью или там частично, а? Тем более этим нашим цековским читать… Хорошо попали мы с вами, а?! Ну как вам? Согласны так? Ведь это ваш перевод-то, в конце концов… Вам и отвечать, в случае чего. Слушайте, а может быть, так: всепобеждающий? Гораздо лучше звучит, да?

– Ну это же совсем другой смысл… – задумалась Вера. – Нет, всё же побудительный! Побудительный импульс – так точнее.

– Хорошо, всё… Ладно, Вера, вот теперь гораздо лучше. Правда… – Шеф Аршакович шумно, безнадежно вздохнул, с сомнением покачал головой:

– Слушайте, ну я всё понимаю, что так написано в докладе Берлингуэра. С ним-то всё понятно – ну ясное же дело… Как же, конечно, ревизионизм чистый, а сам он неомарксист, западноевропейский коммунист, то есть вообще-то говоря, и не коммунист вовсе, если уж так по совести рассудить, и наш реальный социализм подвергает критике, и отвергает в принципе! М-да, сторонник конвергенции, то есть побуждает нас как бы соединить в одном флаконе реальный социализм и социальные достижения европейского капитализма. Ренегат, одним словом… Но поскольку Ленина и Шестую статью мы им ни за что не отдадим, может быть, нам смягчить хоть немного в тексте, а, Вера? Сами-то вы не боитесь такое писать, нет? А то «побудительный дух… исчерпал», да еще