Любочка сразу не нашлась, что ответить, хотя обычно за словом в карман не лезла, потом с неприкрытой ненавистью посмотрела на Веру, обронила тихо: «Всё умничаешь, самая тут ученая нашлась!» – и гордо удалилась под каким-то предлогом.

– А хорошо ты её… срезала, молодец! – медленно проговорила Танечка Макарова.

«Да, прямо как в рассказе Шукшина „Срезал!“», – подумала Вера, но вслух ничего не сказала. Здесь излишняя эрудиция – излишня…

…Да, это был особый, замкнутый сам на себя, закрытый круг. Привычные, предсказуемые устои и каноны уютного мирка – вот что правит бал! Стая. Мир, живущий по понятиям. Здесь процветала круговая порука – род кумовства. Здесь торжествовал принцип ты – мне, я – тебе. Касты, стаи – это ведь не просто замкнутые коллективы, а типичная классическая патронимия[51]! Потому что отличительными чертами Стаи стали приоритет коллективных интересов над интересами индивидуальными, а, главное, эта самая круговая порука и значит, обеспечение безопасности интересов всех ее членов. Как в традиционном обществе Средневековья.

Они сидели в своем узком привилегированном и предсказуемом, а потому удобном мирке и носа до поры до времени не высовывали. Пока вдруг не удавалось подняться по карьерной лестнице – и выскочить на более высокий уровень, попасть в следующий круг. Не здесь ли, размышляла Вера, в своеобразной форме проявилась вдруг традиция российского общинного коллективизма, идущая из глубины веков нашей государственности и вдруг снова восставшая, словно феникс из пепла, в советской действительности? Ей, как историку, это было очевидно. К тому же и социальная справедливость в Советском Союзе на высоте, другой такой страны нет!

Сильные мира Внешторга. Мир цинизма и подозрительности, самоизоляции, подхалимажа, социальной зависти и агрессии. Точно вывернутые наизнанку, изуродованные представления о жизни, о человеческих отношениях, о самоуважении, о том, что важно, а что не очень. Стая – род касты. Узкий круг, куда чужака, постороннего без опознавательных знаков не допускают, где американский джинсовый лейбл вкупе с партбилетом заменяют любой документ или пропуск. А если человек не станет своим в этом кругу избранных, не сделает карьеру, не выскочит на поверхность, его доест социальная зависть. Впрочем, это чувство не оставляло их и позднее: ведь нет пределов совершенству.

А первые лидеры государства еще убеждают советскую массу, что у нас все равны, у нас построено общенародное государство, у нас бесклассовое общество. Да уж, конечно, все равны, но некоторые все-таки равнее.

Замкнутое на свою страту кастовое общество. Касты рабочих-передовиков производства, работников торговли и сферы обслуживания, дипкорпус, внешторговцы, партийцы-аппаратчики и так далее… Словом, общество, состоящее из замкнутых концентрических и практически не пересекающихся кругов. А что там, внутри кругов? Одинаковость. Миры стереотипов. Всего два-три устойчивых стандартных набора типовых инструментов, к тому же во многом схожих. Что и говорить, выбор не столь уж велик.

Но в таком случае типовой набор качеств, черт характера, поведения имеется, пусть в разной степени, у всех людей, живущих в Советском Союзе. Здесь и социальное лицемерие, и изрядная доля цинизма, и фарисейство, и подозрительность, и страх, конечно. А как же? Людьми, которые боятся, легко манипулировать. В условиях советского образа жизни, в результате постоянной дрессировки, эти качества произрастают, будто сорная трава, становятся доминирующими. Впрочем, что-то подобное она читала в спецхране. Да, кажется, у Михаила Геллера в отрывках из его «Утопии власти», перепечатанной в одном итальянском журнале