Юшка выпустила изо рта облачко пара и неспешно прошествовала вдоль ряда менгиров14, мозолистой ладонью поглаживая их шершавые бока. Под босыми пятами хрустела схваченная первым утренним морозцем трава. В лесной чаще, куда теплее. Там оставалось почти незамеченным дыхание неотвратимо подступающей зимы. Лес жил своей жизнью, повинуясь собственным законам. Не примечала оборотень щиплющего кожу нагую холода. Чутко всматривалась в камни, тщась прочесть незримые надписи, высеченные на них. Менгиры не спешили с ответами. Ступила Юшка в центр круга, застыла. Под сомкнутыми веками едва-едва трепетали ресницы – пойманные в кулак бабочки, бессильно машущие крылышками. Меж бровей пролегла хмурая складка. Вверенные ей земли молчали. Оббежать их на своих четверых, вспахивая носом землю, примечая мало-мальские изменения, баггейну всяк раз было проще, чем сдюжить объять необъятное. Бестолку. Ей никогда не хватало терпения. Мнилось, оно приходит с годами. Ты живешь и ждешь, и ждешь, и ждешь. Прошло столько зим. Ее имя бы уже стерлось с могильного камня. Будь у нее когда-нибудь могила.

Юшка распахнула глаза – взметнулись ресницы-бабочки. Пунцовые капли рябиновыми ягодами зажглись у самых стоп. Припорошенные, но не укрывшие горькую правду. Оборотень оскалилась.

Кровь на камнях пролилась – ворожбе быть.

↟ ↟ ↟

С делами удалось управиться далеко за полдень. Зацепилась Пыля с хуторянами языками – время незаметно и пролетело. На хуторах травницу хорошо знавали. Встречные жители раскланивались, снимали балмо́ралы15 и тэмы16, приглашали заглянуть в гости, отведать каллен скинк17 иль испить домашнего вина из морошки. Девушка любезно отказывалась, ссылаясь на занятость, но перекинуться парой словечек считала за долг.

Заночевавшие у кузнеца батраки из соседнего села растрепали, мол не дали, как третьего дня в здешних краях объявился Охотник. Кузнец за неторопливой, приятной беседой и на размен отсыпал сей слух Пыле. Новость ту не осчастливила, впрочем, те, с кем боле кузнец успел «разменяться», тоже не шибко утешились.

На одних островах фейри приклонялись едва ли не наравне с божествами. Делали им подношения, просили милость и защиты, боялись прогневать. На иных считали хуже бурьяна и изводили всеми возможными способами: своими силами или, вон, зазывали Охотников. Изничтожить фейри – дело не столь трудное. В прямом мире они обладали плотским телом: их можно ранить или убить. К тому же, те боялись железа и проточной воды. Закавыка в другом крылась: живя бок обок с людьми, скрытый народец прибывал в обратном мире, где отличные время и междупутье. В том мире фейри для людей незримы и неуязвимы. Предстают они пред человеком, ежели им самим что нужно. Чтоб убить фейри, надобно заставить их «пересечь границу». И тут-то требуется смекалка и дар особый. Бывалые Охотники кичились умением зреть сквозь «границу». Для них обратный мир лежал, почто россыпь томленых шкварок на сковороде, дай токмо цапнуть вилкой лакомый кусочек.

Схенцы Охотников не шибко жаловали. Имелся у местных к народцу скрытому подход деловой. Редкие фейри совали свой нос в дела людские по причине «божественной лени». А коль вдруг помогали, или куда чаще, пакостили, то это уж когда люди сами вставали у них на пути. Кумекали схенцы, дескать, изловчился ты посадить зад свой голый в крапиву – сам и дурак! Почему зря ее губить? Щи-то с нее ого-ого наварить можно! Перчатки прихватить памятуй. Да и на ошибках чужих учиться стоит. Век тому назад на острове Клард истребили всех волков. Жрут, окаянные, скот, зверье промысловое да и заплутавшими в лесу грибниками, эх, закусить не дураки! И что с того вышло? Расплодились кабаны да зайцы, пожрали урожай, испоганили поля. Зиму народ сидел впроголодь, прирезали больше половины скота, кормить-то нечем, а далее и хворь прокатила. Фейри, может, и не волки. Да только Макошь ведает, что за чем последует. Переведешь народец скрытый, и что с миром сделается? То-то!