Телегу Пыля оставила у общинного колодца. Не наличествовала за ней лошадь, зато имелся в хозяйстве скромном добротный бычок по кличке Сивуня. Походил Сивуня на огромную мохнатую глыбу. Густа и тепла была шерсть у быка. Круглый год мог он пастись в любую погоду, не утруждая хозяйку заботами об устройстве коровника или укрытия на пастбище. Хоть размеры у Сивуни были немалыми, а рога солидными, нравом бык располагал мирным. Чужих сторонился, в домашних же души не чаял. Того и гляди, залижет от нежности вусмерть языком-лопатой! Коровы породы хайленд – это вам не упряжная скотина, и тут мало кто поспорит. Однако Пыля поспорила бы. И пущай Сивуня в повозке на показ переставлял ноги еле-еле, но дык тише едешь – дальше будешь.

Нахохлившись ступала травница, отрешенно теребя латунную застежку накидки. За сегодня ей нужно посетить несколько десятков домов, развозя заказы. И ежели в Сент-Кони оббежать целых две улицы – дело минутное, а Пыля и без того схитрила, разменяться со всеми на собрании, то объезд ближайших хуторов отнимал времени немало. И в монастырскую прачечную не излишни наведаться: стиранное забрать, грязное сгрузить. Поспеть бы со всем управиться, покуда дождь не припустил. Вона и накрапывать понемногу стало.

Шелестели на ветру березы осиротевшими гнездами. Одначе стоило подойти поближе и всмотреться хорошенько – ба, да никакие это не птичьи, а вихоревы гнезда! Те, что росли комьями тонких прутьев, в народе еще ведьмиными метлами прозывали. Дескать, ни одна чаровница без метлы обойтись не может. Ажно и напускают они на деревья сию хворь, чтоб вырастили у тех на ветвях метелки чаморные. Впрочем, бывают гнезда вихоревы и из омелы свитые. Про них иные сказки баяли, мол, семена омелы падают с небес на стрелах молний. Девицы же на ссыпчинах, щеками рдея, подружкам про омелу на ушко иное нашептывали – кто под омелой целуется, тот никому не виден, ибо растение то ведовское, глаз отводящее.

Прошла травница под вихоревыми гнездами, обогнула дом конечный да так и обмерла, рот свой разинув. Предстала взору Пыли картина красочная: поля тыквенные, а на полях тех Сивуня, бык ее родный, бесчинство учинил. Пожрала часть тыкв скотина ненасытная, а что сожрать не смогла – рогами перепахала да копытами в землю втоптала. Сгинул урожай тыкв с общинных полей. Помилуйте, Боги!

Эх, поделом распрягала! Знала ведь девушка, чем дело кончится. Стоило Сивуне избавиться от «оков», как он враз отправлялся в самоволку. Наглый, спасу нет! А привяжи быка – и того хуже будет: силушка у Сивуни ого-го, коль ему куда-то надо – попрет напрямик вместе с телегой, или столбом. Или створкой ворот. Даже забор перемахнет! А вот что опосля сделается с тем забором, телегой или столбом – додумайте сами.

Свистнула Пыля. Вскинул бык голову, навострил уши, приметил девушку, да испустил приветливое «мууу», дескать я тебя, хозяйка, вижу, как закончу – подойду». Холера! Заозиралась травница по сторонам. Свидетель вины сыскался один. Рыжий, под стать тыквам порченым, парень куражно улыбался вершащемуся пред ним беспределу. Графитный карандаш, что он сжимал в руке, отрывисто и быстро черкал по листу бумаги. Узрев Пылю, искусник поманил ту к себе. То краснея, то бледнея со стыда, девушка робко потянулась на его зов, почто бескостная медуза за отливом.

Сумев выдавить из себя улыбку, Пыля с куда меньшим успехом силилась выдавить оправдания:

– Прошу извинить, вышло так…

– Картинно! – с восторгом перебил ее незнакомец, а вслед протянул листок бумаги. – Примите в дар, миледи!

Пыля растерянно взяла внезапный подарок. На рисунке Сивуня с чувством уничтожал общинный урожай. Вышло до того живо, что эдак сразу и не смекнешь сошел бык с картины или, напротив, взошел на нее. До ушей травницы донесся треск очередной казенной тыквы. Увы, не взошел…