Наполнило комнату молчание тягостное. Откашлялся Людвиг, улыбнулся, и протянул фейри слегка вспотевшую ладонь:

– Я Людвиг МакНулли, а как тебя величать?

Косо зыркнула баггейн на протянутую руку и лишь скривилась презрительно. Покраснев, молодец поспешно убрал ее за спину.

– Прости, меня звать Людвиг, а…

– Как скажешь, – перебила его девица. – Хоть жопа с ручкой, мне какое дело.

– Ха-ха, да… А твое имя?

– Имя? На холеру оно тебе, смертный?

– Ну, должен же я как-то к тебе обращаться.

– Предпочту, чтоб ты, негораздок63, ко мне вообще не обращался, – ответила тяжеловесно фейри, затем нехотя добавила: – Бестолочь одна меня Юшкой кличет.

– О, хорошо! Приятно познакомиться, Юшка!

– Не взаимно, арш64.

– Кхм, так ты… Ты баггейн, верно?

– Нет, блин, фея крестная!

– Правда?! Хм, не угляжу крылья…

– А я не угляжу в тебе ростков ума. Они не взошли иль не посеяны вовсе? – прикинула Юшка, барабаня пальцами по столешнице. – Совсем избу сорвало?! Глаза разуй! Где ты видел фею с рогами, божедурье65?! Ничего не попутал?

– Всякое бывало! – легкомысленно заверил Людвиг и охотно кинулся в пояснения: – Скажем, многие ведь частенько путают келпи и эх-ушге. И немудрено! И те, и те водяные кони. Но! Келпи обитают в проточной воде, а эх-ушге, тем временем, живут в море и в лохах. К тому же, келпи славятся благосклонностью к людям. Они не всегда топят случайных наездников, порой им достаточно тех подмочить. Эх-ушге, наоборот, чуть ли не самые свирепые из всех водяных коней. Они не просто отправляют всадников на дно морское, но и пожирают бедолаг, оставляя от человека одну печень, которая всплывает на поверхность, покачиваясь на волнах. Мне всегда было интересно, отчего печень им не гожа? Ты, как считаешь, дело во вкусе? Или причина более сакральная? Я где-то читал, в землях восточных бытует мнение о том, дескать печень воплощает средоточие жизни в теле человечьем. Значит ли, что эх-ушге не хотят лишать своих жертв жизни и оставляют тем лазейку? Пожалуй, слишком глубокомысленно выходит, хм. С другой стороны, многие народы практикуют гадания на печени овец и прочих животных. Быть может, требуху от пиршества эх-ушге другие фейри применяют для гадания? Юшка, фейри гадают, не знаешь?

– Конопатый.

– А, я?

– Не заставляй жопу разговаривать! Мне по боку чужая не пожранная печень, но твои россказни в моей сидят глубоко!

– Ох…

Баггейн истомлено потерла переносицу. Разговор ее замаривал. Не слыла Юшка мастаком по части бесед светских, ежили те не сулили унижение достоинства чужого. Парень сыскался трепачом подстать травнице, а то и хуже. А некогда наивно мнилось – хуже быть не может. Темы тот выбирал… на любителя. От всей проклятой души начала жалеть оборотень, что не решилась отделаться от проблемы одним махом. Одним махом ножа. И мавки сыты, и она без головной боли.

– Экая напасть! Хоть бы раз прислали немого.

– Что, прости?

– Не прощаю! – окрысилась фейри. – Погляжу, ты у нас и швец, и жнец, и на дуде игрец! Не токмо болтун, но и писун! Че за параша?

Бухнулась на стол видавшая виды книжица.

– О, так вот он где! – просиял Людвиг, едва об скамью не навернувшись. – А я-то, дурак, струхнул, что потерял его! Столько времени ушло, чтобы все переписать. У меня, конечно, есть в закромах черновики, но там отнюдь не все записи и…

– Ближе к телу!

– Ах, да! Увлекся, спусти. Люблю поговорить, но меня мало кто слушает. Да и сами слушатели, впрочем, народ редкий.

– Да ла-а-адно! И с чего бы? – деланно удивилась Юшка.

Зрила баггейн людей насквозь и давно скумекала, что неуклюжий и чудаковатый парень, не сказать чтоб нелюдимый, а все же фейри ему по сердцу больше, нежели простые смертные. Бродить по глухим лесам да болотам, в дали от деревень и сел, где тебя могет запросто сцапать местный лошолич