За мгновение до того, как Людвига поглотила марь, а глаза заволокла мутная, беспросветная вода, он ловит чужой испуганный взор.

↟ ↟ ↟

Парень был чудно́й. Ни открещивался, ни проклинал, ни убегал. Свалился, как снег на голову. Нес неурядицу и зачем-то подставлял спину. Какая нелегкая пустила его следом? Охотник жаждал крови и наживы, власти над чужими жизнями. А чего жаждал ты, кружа во тьме, в погоне за бродячей фейри? Глупый заплутавший в чаще мальчик. Наивный и добросердечный. Искренне не понимающий, что у него в руке не меч, а палка. Он и сам-то, как та палка – перекусишь, даже щепками пасть не поранишь. В самом деле, на что ты надеялся? Знавала Юшка одну такую же добрую дурочку. Ту, что хотела помочь, пусть и сама тонула в собственных бедах и чужой крови, разившей от нее по всему лесу, по всем вересковым пустошам, заставляя капать слюной голодных зверей. На запах страха, отчаяния, горя и смерти явилась тогда оборотень. И узрела перепуганную курицу, бегающую от самой себя в трех соснах. Так бы и бегала, коль не вывела ее фейри. Но чего рваной душой кривить. Вывела она травницу из чащи, ведомая единой мыслью – погубить. Когда ледяные воды реки сомкнулись над ржаной макушкой, баггейн решила: туда и дорога. Вот только кот наплакал Юшкиной воли, будто в принятых ею решениях.

Марь не река. Из нее никто живым не выбирался. Удары сердца отсчитывали всплывающие на поверхность пузыри: девять, десять, одиннадцать… Фейри сжала кулаки. Обгрызенные ногти впились в мякоть ладоней, оставив белые каемки полумесяцев. Серебряный манок звучал в каждой крупице тела. Она ненавидела и боялась всего, что следовало после, ведь всегда начиналось одно и то же – насилие над ее телом и волей. Всегда.

– Мохрех, ну почему я просто не дала его пристрелить!

Юшка зло матюгнулась и решительно шагнула в омут. Потому что такова Его воля.

↟ ↟ ↟

На старой мельнице вертятся жернова жизни. Пыля делает настой из шиповника. Пыля смахивает паутину с потолочных балок. Пыля укладывает в дровницу поколотые дрова. Пыля шугает мышей из кладовой взашей. Пыля распахивает окно, пуская осень в дом с ее терпким духом влажной плесневелой земли. Пусть похозяйничает, покуда сама травница в делах-заботах. Кладет быку свежее сено. Перебирает сухие цветы: василек, герань, колокольчик, клевер, мак, лютик, ромашка, люпин… И что-то еще. Неумолимо знакомое, но ускользающее из памяти.

У Пыли тьма дел. И тьма обступила мельницу со всех сторон. А с Козлиной реки крадется туман. Пыле неспокойно. Пыля знает верное лекарство: открыть шкаф. Раздвинуть вешалки со скудными нарядами. И достать самую теплую и любимую шаль. Вдохнуть ее запах. Накинуть на плечи, впитать колючее тепло и занять себя работой. У Пыли тьма дел. Пыля ждет ту, что сейчас бродит во тьме. Пыля ждет.

Глава 7. Дикая Охота

Он носит фонарь, что способен осветить кромешную тьму. Он развешивает вихоревы гнезда на ветки деревьев, как игрушки в сочельник. Он хранит клубок нитей за пазухой там, где могло быть сердце. Он дует в манок, подзывая рогатого зверя. Он открывает свои двери тем, кого больше никто не пустит на порог. Он любит сломанные вещи. Трещины и сколы. Но Он их никогда не чинит…

Старина Рассет работал фонарщиком в Сент-Кони вот уже без малого тридцать лет. Работа бесхитростная, но значимая: обходить каждый божий вечер, с первыми звездами, деревню и зажигать фонари, а затем каждое божье утро, с первыми петухами, их тушить. Ни дня не пропустил старина Рассет. И в снег, и в дождь, и в град – как штык! Коль звезды на небе кто-то зажигает, чай, и в деревне свет гореть должён, а тут и Рассет на посту! Не мог он сплоховать пред небесными служивыми.