Не найдя сил открыть двери полностью, Алан протиснулся в образовавшуюся щель, тут же прижимая к груди драгоценный чемоданчик – всё, что осталось от его разработок.

Тёмное небо озарили первые всполохи молний, и с реки ударил влажный ветер, тут же доносящий раскаты грома. Нобоа не успел сдвинуться с места, как на него обрушилась стена дождя, заливая небольшую площадку на берегу реки и посмевшего выбраться на улицу человека.

Девушка проснулась рано и какое-то время лежала, глядя в потолок. Ночное происшествие не прошло бесследно. Глубже впали глаза, темнее очертили их круги. И всё же она проснулась. Выкарабкалась… Выжила…

Ещё какое-то время ушло на попытки подняться. Тело плохо слушалось. Падение наградило девушку ушибами, ноющая боль от которых сливалась с другой, ставшей частью будней в последние годы.

Она тихо хмыкнула, опустила ноги с постели и двумя руками взяла стакан с водой. Из-за дрожи в пальцах жидкость заколебалась в сосуде, и несколько капель сбежали по стенкам. Остальное Бекки жадно втянула в себя, на какое-то время утоляя жажду.

Просыпаться не хотелось, не получалось. И потому забывшись, она оставалась ещё какое-то время в ленивой задумчивости, согревая стакан руками.

Наконец, бережно поставила опустевший сосуд на место и потянулась к заготовленной вчера книжечке-ежедневнике. Чёрная, в твёрдой кожаной обложке с карандашиком-закладкой на шнурочке.

Теперь Ребекка пристально смотрела на книжку, на карандашик с колпачком точилкой. Нахмурилась, огладила тонкими пальцами обложку сомневаясь.

Время шло. Ускользало, подталкивая её к действиям, и потому она отрывисто вздохнула и открыла книжку. В руках оказался карандаш и побежал по белоснежному листу, царапая его и оставляя свой первый след.

«Мама, я пишу эти строки в дневнике только ради тебя».

Поставив точку, девушка снова замерла. Взгляд зацепился за кривую знаков, слов. Ребекка боролась с собой. Боролась, кусая губы и сдерживая чувства, что рвались наружу. К горлу подступил ком, и глаза наполнились влагой.

«Сегодня мне уже лучше. И будет лучше и лучше каждый день. Однажды я смогу быть как все остальные люди. Учиться, работать. Тогда тебе больше не нужно будет из-за меня плакать». – продолжила она писать, всё сильнее дрожащим карандашом.

Бекки всхлипнула, спешно растирая выступившую слезу по щекам. Нужно было быть сильной. Сильнее, чем сейчас. Но не получалось.

«Я буду жить». – торопливо дописала она в конце и захлопнула книжку, оттолкнула её от себя и вскочила на ноги. Но тут же качнулась и едва не рухнула обратно. Пришлось опереться на книжную полку.

Быть сильной казалось выше её сил и возможностей.

Тьма… Абсолютная, непроницаемая и между тем живая. Тьма, дышащая шорохом оседающей пыли, потрескиванием движущихся бетонных обломков, отзвуками падающих капель и скрипом гнущегося металла. Тьма громкая. Громкая настолько, что от этой какофонии всё сильнее звенело в ушах Райана.

Мужчина застонал, а после закашлялся, отплёвываясь от песка и пыли. К собственному голосу приходилось привыкать заново, а перед глазами поплыли цветные пятна. Голова гудела, а тело ныло, как после хорошей драки в баре. Ничего. Зато живой.

Сафдар осторожно принялся ощупывать себя, стряхивая с груди каменную крошку. От движения заныла рана на плече. Мужчина аккуратно проверил поставленную доктором наклейку. Оставалось надеяться, что никакая зараза в не попала. Всё остальное, как не странно было цело.

Пора было выбираться отсюда.

Боец включил систему ночного зрения в шлеме и огляделся. Прямо перед ним под углом лежала изломанная бетонная плита. Декоративные панели были искорёжены, ощетиниваясь острыми краями и осколками. Рядом возвышалась бронированная дверь аварийного лифта. Именно она стала его спасением, удержав обрушившийся на голову бойцов потолок. Правда о том, что бы открыть дверь и думать теперь не стоило. Малейшее движение и оно завершит начатое, размазывая уцелевшего по полу.