Так случайно показалась на поверхности чистая любовь, что неуклонно росла и крепла, погребенная среди хаоса неустроенной жизни Хэнри. Но, оставшись незамеченной, вновь скрылась в глубине.

Что же до Кинуко, то поначалу она наблюдала за тем, как отдаляется Хэнри, с чувством некоторого облегчения. Но едва была пройдена известная черта, как процесс этот, напротив, стал для нее мучителен. Вот только сердце девушки было слишком непреклонно, чтобы она признала, что страдает из-за любви к Хэнри.

Госпожа Сайки со своей стороны полагала, что исчезновение Хэнри из их дома объясняется ее собственным упущением: видимо, она не давала ему удобных поводов для визита. Однако вдове было не столько радостно, сколько больно видеть юношу. Чем больше проходило времени со дня смерти Куки, тем искреннее вдова желала лишь одного – покоя. Поэтому, даже осознавая, что Хэнри постепенно отдаляется, она позволила событиям идти своим чередом.

Как-то утром мать и дочь совершали автомобильную прогулку по парку.

Они почти одновременно заметили Хэнри, который прохаживался у фонтана в компании какой-то маленькой женщины. Эта маленькая женщина, одетая в полосатое желто-черное пальто, чему-то весело смеялась. Шагавший рядом Хэнри задумчиво глядел под ноги.

– Ах! – тихонько вскрикнула в машине Кинуко.

Девушка сразу же подумала, что мать ее, возможно, не обратила на Хэнри и его спутницу внимания. И предпочла сделать вид, будто и сама их не заметила:

– Похоже, соринка в глаз попала…

Вдова тоже втайне понадеялась, что Кинуко не заметила пару у фонтана. И предположила, что дочери действительно что-то попало в глаз и она никого не видела.

– Ты меня напугала, – проговорила вдова, пряча побледневшее лицо.

Однако за возникшей недосказанностью потянулся шлейф последствий.

После того случая Кинуко стала чаще выходить на прогулку в город одна. Она посчитала, что гнетущая тоска на сердце объясняется недостатком движения. Ею руководило желание остаться в полном одиночестве, освободившись даже от матери, а еще – мысль о том, что, пока она гуляет, ей, возможно, удастся вновь случайно повстречаться с Хэнри, хотя в этом она ни за что себе не призналась бы.

В своем воображении девушка, словно неумелый фотограф-ретушер, подправляла образы Хэнри и той, что была, вероятно, его возлюбленной. Ее стараниями заурядная маленькая танцовщица превращалась в благородную юную леди из высшего общества – такую же, какой была сама Кинуко.

Эти двое вызывали у девушки непередаваемое чувство горечи. Но она, естественно, не подозревала о том, что ревнует Хэнри. Ведь ей становилось так же горько, стоило завидеть любую другую пару примерно тех же лет. Поэтому она верила, что испытывает горестные чувства по отношению ко всем влюбленным мира. Хотя в действительности при взгляде на любые другие пары она просто невольно вспоминала о Хэнри и его спутнице…

Девушка разглядывала на ходу свое отражение в витринах магазинов. Сравнивала себя с другими людьми – с теми парами, мимо которых проходила. Время от времени ее отражение странным образом кривило лицо. Однако девушка списывала все на изъяны в стеклах.

Однажды, возвратившись домой после очередной прогулки, Кинуко обнаружила в передней мужские ботинки и шляпу, которые уже где-то когда-то видела. Сказать точно, чьи это вещи, она не могла и потому почувствовала смутное беспокойство.

Гадая, кто пожаловал к ним с визитом, девушка подошла к гостиной: оттуда доносился напоминающий дребезжание разбитой гитары голос.

Голос принадлежал мужчине по имени Сиба.

Вспомнилось, что человек этот – самый настоящий настенный цветок: «На балу нередко встречаются тихони, которые не танцуют и просто подпирают стенки, будто приклеенные. По-английски их так и называют: wall flower…