И в какой-то момент, глядя на мир глазами матери, девушка посмотрела в сторону Хэнри. Точнее, обратившегося в полную противоположность Куки, которого видела в юноше ее мать.

Правда, для самой Кинуко все это совершилось, можно сказать, незаметно.

Вскоре случилось так, что Хэнри пришел к ним, когда госпожи Сайки не было дома.

На лице Хэнри читалось некоторое замешательство, но, следуя приглашению Кинуко, он присел в гостиной.

К несчастью, шел дождь. Поэтому выйти в сад, как в прошлый раз, оказалось невозможно.

Они сидели друг против друга, но разговаривать им было особо не о чем, поэтому каждый из них гадал, не заскучал ли собеседник, и от этих мыслей сам начинал скучать.

Так они просидели вдвоем достаточно долго, погруженные в необъяснимо удушливое молчание.

Но при этом даже не заметили, как в комнате стемнело. Только обратив наконец внимание на то, что стало совсем темно, Хэнри, удивленный, откланялся.

Кинуко после показалось, что у нее немного болит голова. Девушка решила, что виной всему скука, одолевавшая ее во время визита Хэнри. На самом же деле недомогание ее было сродни той головной боли, что возникает, когда слишком долго находишься возле роз.

Первые приметы влюбленности проявились как в Кинуко, так и в Хэнри.

Однако Хэнри из-за своей безалаберной жизни ошибочно принял их за признаки обычной усталости и решил, что причина ее кроется в различии между твердостью характера дам и его собственным слабоволием. Вновь вспомнив прописную истину о том, что алмаз режет стекло, он счел для себя наилучшим поскорее отдалиться, пока ему не нанесли тех же ран, что и Куки. И в свойственной ему манере объяснил самому себе это так: «Смерть Куки стала той силой, что сблизила меня с женщинами дома Сайки, а теперь, напротив, удержит меня от них на расстоянии».

Следуя такому на удивление простому ходу мысли и постепенно отдаляясь от дам, Хэнри вознамерился вести уединенный образ жизни и вновь затворился в своем неприбранном жилище. Тогда-то в глубине его комнаты, за закрытыми дверями родилась настоящая душевная усталость. Но Хэнри, смешавший усталость истинную и мнимую, ждал лишь сигнала, который вывел бы его из этого состояния.

Всего один сигнал. И он пришел – его подали приятели Хэнри, до беспамятства увлеченные танцовщицами варьете.

Как-то вечером Хэнри стоял с друзьями в пропитанном кухонными запахами коридоре варьете перед гримерными комнатами и вместе со всеми поджидал танцовщиц.

Он сразу обратил внимание на одну из них.

Танцовщица была маленькой и не очень красивой. А еще невероятно уставшей после десятка исполненных за день танцев. От нее веяло отчаянием и одновременно безрассудным весельем – это и привлекло Хэнри. Он тоже решил держаться как можно бодрее, чтобы понравиться ей.

Однако веселье танцовщицы было не более чем хитрой уловкой. Она робела не меньше самого Хэнри. Просто робость ее была иного рода: девушка до того боялась обмануться, что спешила обмануть сама.

Желая завладеть сердцем Хэнри, она заигрывала со всеми остальными мужчинами. А чтобы удержать его возле себя, обнадежив, нарочно заставляла томиться в ожидании.

Один раз Хэнри попытался положить руку на плечо танцовщицы. Но она высвободилась, легко выскользнув из-под его руки. И, глядя на то, как румянец заливает лицо Хэнри, уверовала, что постепенно подчиняет его себе.

Но разве может долго продолжаться связь столь малодушных влюбленных?

В один из дней Хэнри сидел в парке у фонтана и поджидал танцовщицу. А она все не шла. Он привык к подобному, поэтому не слишком переживал. Но пока ждал, вспомнил вдруг о другой девушке, Кинуко. И представил себе: что, если бы он ждал теперь ее… Однако, поймав себя на этой нелепой мысли, тут же заключил, что просто пытается таким образом сбежать от страданий, которые испытывает нынче по вине танцовщицы.